Андрей Дугинец - Ксанкина бригантинка

Валерка хотел уже уходить, чтоб не догадались, почему он здесь слоняется, как вдруг ему показалось, что из среднего окошка тянется голубой дымок. Быстро прошел вперед, с удовольствием ступая босыми ногами по шершавому, нагретому солнцем желобку. Остановился. Дыма становилось все больше. И стал он рыжим, густым. Шел он из того окна, на подоконнике которого стояла голубая ваза с букетом полевых цветов. Такая большая, многогранная ваза была одна на всю школу. Это переходящий кубок за лучшую комнату. Валерка знал, что эта ваза стояла в комнате, где жила Ксанка со своими подружками. Он оглянулся, словно хотел кого-то спросить, действительно ли это дым. Но никого поблизости не было. Однако откуда мог появиться дым? Атнер говорил, что печек здесь не топят второй год — с тех пор, как провели батареи. Иногда только в огромных голландках, которые «на всякий пожарный случай» не ломают, уборщицы сжигают бумагу. Но тогда дым идет в трубу.

В душу закралась тревога. Валерка подскочил к окну и крикнул:

— Девчата, что у вас дымит?

Ответа не последовало.

«Может, в комнате никого нету?» — подумал Валерка и, ухватившись за подоконник, встал на широкий выступ каменного фундамента. Заглянул в комнату.

За густым сизовато-рыжим дымом ничего не было видно, кроме самой ближней, аккуратно убранной Ксанкиной койки. Пахло горящей ветошью. Еще раз подтянувшись на руках, Валерка влез в комнату. Бросив на Ксанкину койку учебник, схватил вазу. Воды в ней было до половины. Вышвырнув за окно цветы, которые были уже такими сухими, что сами могли загореться, подбежал к столу, где сквозь едкий дым увидел утюг, охваченный шустрыми огоньками. Левой рукой он выдернул из розетки электрошнур, а правой выплеснул воду из вазы прямо на огонь. Раскаленный утюг, словно взорвавшаяся граната, ударил брызгами жгучего пара. Валерка вскрикнул и, взмахнув обожженной рукой, выронил вазу. Звонко ударившись о железную ножку, кровати, ваза разлетелась на мелкие голубые стеклышки.

— Вот натворил! — растерянно воскликнул Валерка.

Увидев, что края простыни, на которой стоял сердито урчащий утюг, еще продолжают дымиться, он поднял утюг за шнур и, как котенка за хвост, сбросил со стола на табуретку, где стояла специальная железная подставка, видно приготовленная гладильщицей. Все это делал он левой рукой, широко размахивая правой, обожженной — чем сильнее он ею размахивал, тем меньше чувствовалась боль.

Только теперь он сообразил, что сначала надо было сбросить со стола утюг, а уж потом лить воду на загоревшуюся простыню. Но умные мысли к нему обычно приходили потом. Не зря же учитель по труду Висеныч советовал ему думать медленно, а делать быстро. Но того, что случилось, не вернешь.

Все сильней размахивая рукой, покрасневшей до самого локтя, Валерка разогнал левой ладонью воду по тем местам простыни, которые еще тлели, и уже хотел было выйти в дверь, как услышал в коридоре быстро приближающиеся легкие шаги и беспечный голос:

«Ксанка!» — догадался Валерка.

В последний раз сокрушенно глянув на голубые, сверкающие, как мокрые морские камушки, осколки драгоценной вазы, Валерка убежал тем же путем, каким и появился. Впопыхах забыл даже книгу.

Уже за окном он услышал, как на полуслове оборвалась любимая Ксанкина песенка:

Здесь Ксанка, видимо, открыла дверь своей комнаты…

Поставив нагреваться утюг, Ксанка только на минутку пошла в соседнюю комнату, где жили восьмиклассницы. Старшие девочки рассказывали столько интересного, что Ксанка заслушалась и забыла про утюг. И вот результат…

Увидев, что начавшийся по ее вине пожар потушен, Ксанка осмотрелась, стараясь в не рассеявшемся еще дыму увидеть того, кто предотвратил беду.

— Кто тут есть? — спросила она громко.

Заглянула под стол, с которого еще капала вода, под крайнюю от двери койку. И тут взгляд ее упал на голубые осколки стекла.

«Кубок!»

Из головы, как вспугнутые воробьи, вылетели уже прыгавшие на языке слова благодарности неведомому пожарнику. Все заслонил гнев за разбитый кубок, доставшийся комнате с таким трудом.

Но кто здесь был? Кто?!

Впрочем, какая разница! Ему даже за вазу ничего не будет. Он — герой! Еще медаль получит за тушение пожара. А виноватой сразу во всем будет она, Ксанка. Во-первых, приносить в комнату утюг не разрешается. Есть гладильная. Там никакой пожар не страшен. Во-вторых, утюг надо было держать на подставке. Висеныч сто раз ведь говорил, что оставлять даже невключенный утюг на столе, все равно что целиться в человека незаряженным ружьем: раз в год оно стреляет и незаряженное. Вот оно и выстрелило…

Обкусывая ногти, что делала всегда, когда нервничала, Ксанка долго стояла в нерешительности. И вдруг ее осенило…

Раскрыла оба окна, чтоб скорее вытянуло дым. Скомкала мокрую, с выгоревшей серединой простыню, вытерла ею воду на столе и под столом. Уничтожив таким образом следы пожара, Ксанка засунула простыню в печку, второй год служившую мусорным ящиком. Потом подмела осколки, собрала их на газету и тоже бросила в печку. Захлопнув тяжелую железную дверцу, почувствовала облегчение. Осталось незаметно отнести утюг, и все будет в порядке. Еще бы только дым вышел, пока не вернулись девочки. Но от дыма так просто не избавишься. Затопить печку, будто бы для того, чтобы сжечь мусор? Все подумают, что это печка дымила, пока разгоралась. Ксанка нашарила за печкой на карнизе спички. Сначала хотела вытащить из печки простыню. А потом махнула рукой — пусть горит, чтоб никаких улик не было. Сухая бумага быстро загорелась, и от сильной тяги голландка басовито загудела.

Схватив не совсем еще остывший утюг и подставку, Ксанка убежала в гладильную. Теперь на душе была одна забота — узнать, кто потушил пожар, и договориться, чтоб молчал.

Первой в комнату вошла Нина Пеняева. Вошла и сразу остолбенела. Зачем затопили печку, дыму напустили? Почему раскрыты все окна, когда для проветривания достаточно одного?

Закрыв два окна, Нина остановилась у третьего. А где ваза? Глянув за окно, увидела разбросанные цветы.

— Ваза! — во весь свой визгливый голос закричала Нина и выбежала вон.

Вскоре комната была полна народу. Вернулась и Ксанка. Спокойно и тихо вошла Евгения Карповна. С трудом сдерживая натиск любопытных девчонок и мальчишек, она молча постояла возле окна. Потом так же не спеша закурила и долго рассматривала пол между окном и Ксанкиной кроватью. Все так же молча отстранила рукой подошедшую было Нину, нагнулась и бережно подняла маленький, с чечевицу, голубой осколок.