Гэри Шмидт - Пока нормально

– Например, кому-нибудь подарить?

– Снежная Цапля? – опять спросил я. – Одюбоновская?

– Извини, Тощий Посыльный. Да, мы могли бы подарить ее кому-нибудь, если он, допустим, поможет нам с постановкой. – Миссис Уиндермир подперла подбородок рукой. – Так, просто в голову пришло.

Я посмотрел на Лил.

– Хелен Бернс – шикарная роль, – сказал я.

– Послушай… – сказала Лил.

– Почему бы нам всем не сесть и не съесть еще по одной порции малинового шербета? – спросила миссис Уиндермир.

Вы ведь помните Снежную Цаплю, правда?

Если бы вы видели эту Снежную Цаплю, если бы видели, как она прекрасна, если бы видели, как потрясающе она выглядит в книге Одюбона – тогда вы тоже согласились бы вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.

Обязательно согласились бы.

Нам не сразу удалось уговорить Лил играть Хелен Бернс, хотя это и правда шикарная роль, даже несмотря на то, что она умирает. Рассказать вам, как я наконец ее уговорил? Это случилось в понедельник. На географии. Когда мистер Барбер объявил, что в этом году нам нужно будет сделать еще одну самостоятельную под названием «Роль транспорта в развитии страны». А когда мистер Барбер спросил: «Есть пара, которая согласна взяться за Трансконтинентальную железную дорогу в США?», Лил подняла руку и сказала, что готова взяться за нее вместе со мной.

– Ты не против, Дуглас? – спросил мистер Барбер.

Лил посмотрела на меня и сказала одними губами: «Хелен Бернс».

– Конечно, я за, – ответил я.

Попробуйте угадать, кому предстоит сделать практически всю эту работу, притом что одному из нас досталась настоящая роль в бродвейском спектакле с настоящими словами, а другому надо только сидеть за кулисами и вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, и этот другой профилонил самостоятельную по Новой Зеландии, так что тот, у кого настоящая роль в бродвейском спектакле, решил, что тому, у кого нет настоящей роли в бродвейском спектакле, пора бы как следует попотеть!

Я начинаю думать, что я все-таки придурок.

Но стоит мне подумать, что я придурок, как я вспоминаю Снежную Цаплю.

Если бы вы видели эту Снежную Цаплю…

Когда мистер Барбер узнал про бродвейский спектакль, он сказал, что нам с Лил придется очень много репетировать и поэтому он готов принять у нас самостоятельную по Трансконтинентальной железной дороге всего в пятьсот слов – больше ему не надо. (Я не смотрел на Лил, когда мистер Барбер это говорил. Она-то вряд ли улыбалась, а вот я – да.) Когда про бродвейский спектакль узнал мистер Макэлрой, он решил посвятить целый урок роли актеров в мировой истории, но единственным актером, которого мы все вместе смогли вспомнить, был Джон Уилкс Бут [12]. «Наверное, актеры в конце концов не так уж важны, – сказал мистер Макэлрой. – Например, разве можно представить себе, чтобы актер стал президентом Соединенных Штатов?» И он был прав – нам не удалось себе это представить. Когда про бродвейский спектакль узнала миссис Верн, она отложила в сторону решения уравнений с двумя неизвестными и весь урок рассказывала нам о том, как она сама играла на сцене, когда училась в университете. В ее ролях было много слов на греческом, которые она помнила до сих пор, но я не собираюсь их здесь записывать, потому что даже не знаю, как.

Когда про бродвейский спектакль узнала мисс Купер, мне показалось, что она сейчас взлетит к потолку прямо у нас на глазах. Она сказала, что давно уже не слышала такой хорошей новости. Нам придется раньше времени покончить с Введением В Поэзию, сказала она, и перейти прямо к Введению В Современную Драму, чтобы всем классом поддержать Лилиан и Дугласа. А сейчас попрошу вас всех сдать свои поэтические антологии.

Весь класс прямо не знал, как нас благодарить. Думаете, я вру? Нормальный человек может вынести только очень небольшую порцию поэзии, особенно если ее автор – Перси Биши Шелли, которому я все-таки когда-нибудь врежу по носу.

Когда про бродвейский спектакль узнал тренер Рид, он улыбнулся и сказал, что его это не удивляет.

Может быть, он тоже превращается в неплохого парня.

Когда про бродвейский спектакль узнал мистер Феррис, Кларисса качалась во время всей лабораторной работы (кроме всего остального, там была сера, и вы ни за что не захотели бы пахнуть, как она, но к концу урока мы все пахли именно так, хотя мистер Феррис обещал, что мы уже не будем ей пахнуть, когда поднимется занавес).

А когда про бродвейский спектакль услышал мистер Пауэлл, он подошел к «Птицам Америки» и переворачивал страницы, пока не нашел нужную.

– Посмотрите-ка, – сказал он, и мы посмотрели. – Большой Эскимосский Кроншнеп. Вот уж актер так актер, верно?

Он был прав. Большой Эскимосский Кроншнеп выглядел так, будто только что вышел на сцену: тело он наклонил вперед, шею вытянул, клюв задрал кверху, как будто собирался запеть или что-то вроде того. Композиция была устойчивая: птица прямо посередине, а за ней травянистый холмик, тоже посередине. Единственным, что немножко нарушало эту устойчивость, был клюв, который сразу бросался вам в глаза, потому что он как бы торчал над всем остальным. И загнут он был в обратную сторону.

– Я тоже должна так выглядеть, когда выйду на сцену? – спросила Лил.

Я не придурок. Поэтому я промолчал.

Три раза в неделю до самого конца мая – вечером по вторникам и пятницам и после обеда по субботам – мистер Спайсер возил меня и Лил в Нью-Йорк и высаживал у театра «Роза». Там нас всегда встречал мистер Грегори с таким видом, как будто мы опоздали. По дороге туда Лил снова и снова повторяла реплики Хелен Бернс. Повторит до конца – и опять все сначала.

– «Мисс Скетчерд очень вспыльчивая – смотри, не раздражай ее». Как ты думаешь, она Ске́тчерд или Скетчёрд? – говорила она.

– Ске́тчерд, – отвечал я.

Она пробовала.

Потом еще раз.

И еще.

– Скетчёрд, – говорила она.

Так оно и шло, пока мы не приезжали в Нью-Йорк. Вот наша работа над ролями в цифрах:

Сколько раз я повторял реплики Лил вместе с ней – примерно шесть тысяч.

Сколько раз мне приходилось ее поправлять – примерно шестьдесят тысяч.

Сколько раз мы съездили в Нью-Йорк до того, как я выучил всю ее роль наизусть, – шесть.

Сколько раз она попросила меня прочитать мою роль – нуль. (Наверное, она просто не хотела, чтобы я вопил, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, когда она сидит рядом со мной в машине.)

А вопить я научился здорово. Думаете, я вру? Я ведь тоже репетировал. Если вы хотите сыграть такую роль правильно, вам мало просто вопить. Это каждый может. А чтобы вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, надо репетировать.