Мария Майерова - Робинзонка

— Где мама? — спросила она, войдя в дом и робко оглядывая квартиру, которая встретила ее пустынностью закрытых дверей и дверец и бесполезностью заброшенных вещей.

— Мама умерла не дома. Она скончалась в больнице, — ответил отец, словно что-то не договаривая.

— А что же с ней случилось? Ведь она никогда не болела! — воскликнула Блажена, всей душой восставая против этой невидимой, но явной несправедливости.

Но отец, кажется, ее уже не слышал, и надо всем, что с этой минуты происходило, повисло тягостное, лишь изредка прерываемое молчание.

Теперь после похорон отец с дочкой опять стояли на пороге кухни, и сознание, что с этой минуты они будут только вдвоем, сделало их ближе друг к другу.

Одни в осиротелой кухне, полной бездушных вещей, одни в комнате, воскресное убранство которой носило еще на себе следы материнской заботы.

— Одни! — сказала Блажена.

— Одни, — как эхо, повторил отец и тяжело опустился на стул во главе стола, по привычке заняв это немного торжественное место, где он обычно восседал во время семейных обедов.

И только сейчас он наконец прямо посмотрел в глаза Блажены, взъерошил густые волосы — светло-каштановые, как лесные орешки, шутила прежде Блажена, — и, волнуясь, сказал:

— Ну ничего, девочка, мы с тобой все же не одиноки.

— Не одиноки?! — удивленно воскликнула Блажена.

— Мама оставила нам малыша.

Отец испытующе посмотрел на Блажену — как-то она воспримет эту новость.

— Здорово! — взвизгнула Блажена обрадованно. — У нас малыш! И, значит, у меня есть теперь брат? Да это же чудесно, папка! А где он? Покажи!

Известие о нечаянном, негаданном братишке сразу поглотило все Блаженино внимание.

— Пока, — сказал отец, делая ударение на этом слове, — пока он в Доме ребенка в Крчи. Потом мы посмотрим, как быть дальше.

— Мы поедем за ним?

— Конечно, поедем.

— А ты его видел, папка? Какой он? Красивый? Кудрявый? Толстый?

— Такой же, как и все малыши в его возрасте. Ты на него еще вдоволь насмотришься.

— А ты разрешишь мне нянчить его?

При этих словах Блажена заметила на лице отца что-то нежное. Это «что-то» мелькнуло в его глазах и исчезло, как дрожащее отражение в зеркале.

— Я не могу, Блажена, сейчас ответить на все твои вопросы, я сам еще в этом не очень-то разбираюсь. С тобой, когда ты была маленькая, мама нянчилась сама, и никто другой тебя не смел коснуться.

— А как его зовут, нашего малыша? — Блажена теперь только и думала о свалившемся с неба братишке.

— Как мы его назовем?

— Ну да, папка. Значит, мы сами выберем ему имя? Пусть он будет Ярослав, пусть славит весну… В честь мамы!

Ярослав Врхл и цкий, Ярослав Ч е рмак [1] Ярослав Врхлицкий (1853–1912) — выдающийся чешский поэт, автор исторических поэм и пьес. Ярослав Чермак (1830–1878) — известный чешский живописец, автор исторических картин, посвященных гуситским войнам, борьбе славянских народов за независимость. — мысли Блажены перескакивали от поэта к художнику, чьи смелые пурпурные и голубые цвета рождали на полотне восточных красавиц и вздыбленных коней.

Ярослав! Еще один милый ее сердцу Ярослав вспомнился Блажене. Самоуверенная подпись «Ярослав» на голубой почтовой бумаге письма, начинавшегося словами «Милая Блаженка!» и найденного ею в дуплистом пне, «почтовом ящике» их лагеря.

Да, первое имя, пришедшее ей на ум, было Ярослав — ведь и маму звали Ярослава. Впрочем, Ярославов уже, пожалуй, хватит, и Блажена сказала:

— Правда, он может быть и не Ярославом, а Ольдржихом, в твою честь, папка!

— Подождем с этим до завтра, утро вечера мудренее, — ответил отец, наверняка думая совершенно о другом и озабоченно глядя на Блажену.

— «Утро вечера мудренее», — повторила Блажена, но тут же остановилась. Ведь так она говорила в те уже далекие времена домашнего мира и спокойствия, когда они оба, отец и Блажена, озорничали, как два подростка, а мама с серьезным видом пожимала плечами, притворялась сердитой и еле сдерживала смех. Сегодня они уже не могли вести себя по-прежнему.

— Знаешь, Блаженка, я тут займусь кое-какими подсчетами, а ты почитай книжку.

Отец всегда был совершенно беспомощным во всем, что касалось Блажены. Он никогда не знал, что, скажем, подарить Блажене в сочельник, не имел никакого понятия о жизни в гимназии, где Блажена проводила основную и самую важную часть дня. Отец знал и умел многое, что было ей незнакомо и чему порой она удивлялась, но и его, в свою очередь, дочь, влюбленная в учение, поражала школьными премудростями. Они всегда охотно разговаривали, как только находили время.

Вот и сейчас Блажена с большой охотой поговорила бы с отцом, но он ходил с понурой головой, полный мрачных мыслей.

Она укрылась в своем углу и принялась аккуратно расставлять книги на полке над своим письменным столом. Но очень скоро Блажена почувствовала усталость. С унылым видом смотрела она на корешки книг.

Вот они, обернутые коричневой бумагой учебники для четвертого класса. Она купила их со скидкой в конце школьного года у двоюродной сестры Новотной, перешедшей уже в пятый. Эта сестра Новотной настоящая чистюля! В учебниках ни пятнышка, ни черточки, даже ни один уголок не загнулся, а где уж там ослиные уши! Может, она по ним и не училась? Конечно, она, Новотная, известная воображала и ее сестрица тоже. Все знает без учения и на уроках заливается соловьем, — мурашки бегут по коже от этого совершенства!

Блажена вела себя в школе неплохо, и, если ей что-то не удавалось или она что-то натворила, она сразу же признавалась: это я сделала, что избавляло ее от насмешек. Неудачи у нее случались все же редко, а чаще бывало наоборот, так, как, скажем, тогда, когда она на уроке декламировала о матери братьев Гракхов [2] Братья Гракхи — политические деятели Древнего Рима, трибуны, возглавлявшие демократическое движение за реформу землевладения. читала она с таким горячим увлечением, что минутами забывала, где находится. Вот тогда учительница и сказала ей: «Замечательно, Блажена!»

Правда, и в тот раз Мадя Будилова насмешливо улыбнулась, и, когда все девчонки окружили Блажену, радуясь ее успеху, Мадя язвительно заметила:

«Твое ораторское искусство обладает тем же свойством, что и лук, — от него хочется плакать».

Ну, это Мадя где-нибудь услышала, а не придумала сама, подбадривала и успокаивала себя Блажена. А девчонки засмеялись — им-то все равно, над чем смеяться! — и от Блажениного успеха не осталось и следа. Одно воспоминание.

Вообще Мадя странный человек! Иногда она строит из себя взрослую, рассуждает о любви, как какая-нибудь Клеопатра, часто рассказывает всякие страхи и небылицы. Что она только не рассказывала Блажене, когда они сидели, обе еще первоклассницы, в отцовском гараже, удобно устроившись на ящиках, служивших им то заморским кораблем, то самолетом, а то и машиной, и их разбушевавшаяся фантазия не знала границ! Мадя колдовала, приговаривая: «Я вижу на белой вербе черного попугая с серебряным клювом, он тянет из ларца черного дерева предсказание нашей судьбы. Читай, Блажена, читай и не бойся. Читай, Магдалена, и не страшись: жизнь ваша будет вечным праздником и ждет вас одно хорошее».