Леонид Моргун - Грис-космоплаватель

– Но ведь это и называется дружить, – сказал Грис. – Друзьям всегда интересней вместе.

– Да? А ведь и впрямь интереснее. А у тебя тоже друзья? Ну, там, на твоей Земле?

Грис задумался. В той далекой, оторванной от всех этих событий жизни, у него, конечно же, было множество приятелей и просто хорошо знакомых ребят. Но назвать кого-либо из них своим другом, своим настоящим и единственным другом он не мог. Иначе он бы и не сбежал из дому. И, погрустнев, он отрицательно покачал головой. И вдруг все трое увидели, как над их головами поднялся весь раздувшийся от возмущения Пшук.

– Этого я тебе никогда не прощу! – гневно воскликнул он. – Мало того, что ты втянул меня во всю эту дурацкую историю, что я делил с тобой все опасности, столько раз спасал тебя от неминуемой гибели; мало того, что ты никогда не верил в мою гениальность, и мое высочайшее предназначение; мало того, что ты вышучивал и высмеивал меня, так ты еще и отказываешься признать меня своим первым и единственным другом?

– Пшук, миленький, ты только успокойся, – встревожился Грис, – я ведь думал не про тебя, а про людей.

– А что же мы, пшуки, совершеннейшие из всех созданий, мы чем-то хуже вас, нелепых существ с четырьмя отростками и одной крошечной неизвестно для чего служащей головой? Ну нет, прощай, неблагодарный! Я полечу узнавать истину о себе, и когда узнаю, пусть тебе будет стыдно! – с этими словами он взмыл в воздух и полетел, подгоняемый легким вечерним ветерком.

Грис с тоской проводил его взглядом. Ему было невыразимо стыдно. И в то же время его мучила обида за Пшука: неужто он со своими гигантскими мыслительными способностями так и не смог разобраться в том, что творилось в душе мальчика?

– Ты не думай, – утешила его Тройка, – эти Пшуки вообще все немного с придурью. Вон в один мешок при нашем штабе сложили шифровальные таблицы, а он так все перепутал, так все перешифровал, что пришлось вообще ото всех шифров отказаться и все самые секретные сообщения передавать открытым текстом.

Грис невесело усмехнулся. На душе его скребли кошки.

– На, переодевайся, – сказал Двойка, передав Грису узел с формой. – И поторопись, а то скоро политчас, потом занятия по специальности, потом – чистка оружия и обмундирования, потом вечерняя поверка…

– И так каждый день? – удивился Грис.

– Конечно.

– Все-то у вас служба, да служба. А когда вы играете?

– Что значит «играете»?

– Ну, там, в камешки, в салки, в ловитки, в жмурки, в прятки, в лапту, в казаки-разбойники, в войну…

Оба маленьких рядовых с удивлением переглянулись.

– Ни во что мы не играем, – пожав плечами, сказала Тройка. – А разве можно играть в войну?

– Конечно, можно. Мы вон с ребятами на Земле часто играли. Возьмем, бывало, понаделаем себе пистолеты и автоматы, и бегаем, стреляем…

– И многих убиваете?

– Зачем же убивать, когда можно понарошку. Понимаете?

Сняв с плеча свой карабин, Тройка передернула затвор. На ладонь ее выкатилась пуля с резиновым наконечником.

– Вы такими стреляете? – спросила она. – Или красящими? Только ведь они так больно стукают. Зачем вы играете в такие дурацкие игры?

– Так это у тебя настоящий автомат? – оторопел Грис.

– А что, бывают еще и какие-нибудь другие? – не менее удивленно спросила она.

Оба они с изумлением глядели друг на друга и оба друг друга не понимали. Один не понимал, как можно не быть счастливым, обладая таким прекрасным, многоствольным, самым настоящим оружием. А другая не могла взять в голову, как для собственного удовольствия можно заниматься таким тягостным, изнурительным и опасным делом, как война.

– Ну, давай, живее, – заторопился Двойка, – мы должны застать Балабола до вечерних занятий.

– Успеем, – сказала Тройка. – На сегодня все занятия отменили, всем велели чиститься, мыться и драить оружие к завтрашнему дню.

– А завтра что?

– Как – что? – удивилась она. – Воздушный парад, казнь преступника и свадебное торжество. Все тридцать три удовольствия.

– А кто такой этот Балабол, к которому вы меня собираетесь…

– Это наш унтер, болтун страшный, но добрая душа, никого не сечет, не то что строевик или политик.

– Так он ваш учитель? А по какому предмету?

– Да, всякую муру втолковывает. Физику, географию…

– А литературу? – Грис поинтересовался своим любимым предметом.

Но на его вопрос дети смогли лишь в который раз пожать плечами. Этого предмета в школьной программе не было. Когда он переоделся, девочка достала телесного цвета пластырь с заранее отпечатанным номером и прилепила ему на лоб.

– Ну все, – довольно сказала она, оглядев его. – Теперь никто не подумает, что ты чужак.

Потрогав пластырь, Грис спросил:

– А для чего вам такие?

– Как для чего? – хихикнули оба. – Не понимаешь, что ли? Для самоволок. Да и мало ли чего бывает.

И по их лукавому виду Грис понял, что какие-то свои развлечения были у ребятишек и в этом суровом и неприветливом мире. А может, и не только у ребятишек?

Вкратце объяснив своему новому другу, как ему следует подать, держаться, и. козырять, ребята повели его с собой по длинным, извивающимся и взаимопересекающимся рядам окопов. С каждой минутой им попадалось на глаза все большее и большее количество солдат от ползункового до старшего школьного возраста. Даже самые маленькие вместо кубиков собирали и разбирали самые настоящие автоматы и пулеметы. Остальные были заняты стиркой, строевой подготовкой и подгонкой оружия и обмундирования. Грис поинтересовался, а где же взрослые? Тройка объяснила, что самым лучшим солдатским возрастом считается от десяти до шестнадцати лет. После те, кто сумел выслужиться попадают в офицеры, а кто нет – отправляются колонизировать далекие планеты, откуда, кстати, и поступает большая часть новорожденных, которых она называла новобранцами.

Неожиданно шедший впереди Двойка нырнул в боковой проход и поманил их за собой.

– Сюда скорее! – зашипел он. – Там «спецы» шныряют.

– По полю? – деловито спросила Тройка.

– Другого пути нет.

– Ну, двинули перебежками, – Двойка выбрался из окопа наружу. За ним поспешили Тройка и Грис.

Первое, что почувствовал Грис, выбравшись на поверхность, был явственный запах пороховой гари и жженого мяса. Вся почва вокруг на необозримом пространстве была искорежена глубокими воронками, рытвинами, усеяна громадными валунами, которые громоздились друг на друга, будто выброшенные из глубины невероятной силой взрывами. Стоило Грису пробежать два или три шага, как под самым ухом у него кто-то истошно завопил: – Ах ты, сволочь!