Гарий Немченко - Сережка — авдеевский ветеран

— Конечно, пристрелить его, чтобы беды не наделал!

И Егорка заработал локтями, пробираясь к Петру Васильичу.

Пробравшись, он увидел около директора чёрного старика из музея.

— Послушайте, э-п-послушайте! — тонким голосом говорил старик и пытался взять Петра Васильича за пуговицу.

А Пётр Васильич чуть не кричал:

— Поймите, мне некогда!.. Да поймите же наконец!

Вдруг Егорка услышал рядом очень странную речь:

— Ви ест господин директор эта школа?..

Напротив Петра Васильича стоял невысокий белобрысый человек в вельветовой куртке и в тёмных очках, а рядом с ним улыбался Петру Васильичу и слегка кланялся низенький краснолицый толстяк, лысый и почти безбровый, отчего полное лицо его походило на блин.

— Разрешит представляйт вам западногермански специалист господин Вилли Функ, — сказал человек в тёмных очках.

— Очень приятно, — сказал Пётр Васильич и слегка поморщился. — Правда, не очень вовремя…

Этот, в тёмных очках, заговорил по-немецки, и краснолицый толстяк заговорил тоже, засмеялся и замахал руками, похлопал дружески Петра Васильича по плечу, а потом указал пальцем на медведя и вдруг быстрым движением сделал руки так, словно держал в них ружьё.

— Господин Вилли Функ отлично понимайт ваш трудный забот с этот ужасни звер, — сказал белобрысый. — Но он будет помогать вам как друг. Господин Вилли Функ ест известии специалист металлургия, но господин Функ ест знаменитый егер… как это… охотник! В Африке он имел стреляйт много лев!

«Так вот это кто! — понял Егорка. — Это те самые немцы, которые были на пасеке у отца — „карош русский пасек!..“».

— Ничего-ничего, не беспокойтесь, мы сами управимся, — сказал Пётр Васильич.

И белобрысый снова заговорил по-немецки, и опять быстро залопотал, улыбаясь, краснолицый толстяк.

— Господин Вилли Функ ценит ваш… как это… скромност! Но он всегда иметь закон чести — всегда помогайт беда… Сейчас он будет избавляйт несчастий дети унд все люди этот дикий сибирски звер!

Пётр Васильич открыл было рот, но толстяк снова похлопал его по плечу, а тут кто-то подал ему сбоку уже собранное ружьё с чёрными длинными стволами, и оно заблестело в руках толстяка белым, будто никелированным замком…

А белобрысый сказал:

— Господин Вилли Функ просит ждать одна минута… Унзер второй один друг имеет приносить камера для фото… Это будет печатайт газеты весь мир: немецки специалист избавляйт сибирски народ этот варварски звер медвед, который днём имеет приходить русски город… Его шкура господин Вилли Функ положить свой кабинет…

— Да не приходит он в город, подождите! — взмолился Пётр Васильич. — Что-то я ничего не понимаю… Детей от него избавить!.. Да тут надо около Мишки с ружьём стоять, чтобы они его не…

— Что вы сказаль? — спросил белобрысый. — Пожалуйста, повторяйт конец!

— Это можно не переводить! — махнул рукой Пётр Васильич. — Здесь в другом, погодите…

— Э-в-вы не имеете права! — услышал Егорка тонкий голос. — Этот э-м-медведь принадлежит краеведческому э-м-музею!.. Шкуру этот господин должен отдать нам!

Портфель у чёрного старика был под мышкой, одной рукой он держал теперь за пуговицу белобрысого, а набалдашником трости показывал на толстяка с ружьём.

Белобрысый заговорил по-немецки, и толстяк засмеялся и похлопал по плечу теперь уже чёрного старика.

— Господин Вилли Функ будет подарить вам фотография для ваш музеум!

— Э-н-нет! — тоненько закричал старик. — Это я пришлю господину Функу фотографию э-н-нашей диорамы!.. Пусть он повесит её у себя в кабинете!

Белобрысый сказал:

— Одна минут, господин Вилли Функ имеет стреляйт…

Егорка глянул на толстяка.

Тот стоял, сжимая в руках никелированное своё ружьё с чёрными стволами, смотрел на Миху очень внимательно, и глаза у него были теперь недобрые.

Вдруг краснолицый толстяк мгновенно вскинул ружьё к плечу, и чёрный старик из музея быстренько сунул портфель с тросточкой под мышку и ладонями закрыл оба уха.

Но толстяк, оказывается, только прицеливался.

А Егорка представил себе, как он вот так же вскинет ружьё и нажмёт на оба крючка сразу, грохнет дуплетом выстрел, и Миха опрокинется, коротко рявкнув, и забьётся, и на рыжую осеннюю траву брызнет кровь… Бедный Миха!

Теперь Егорка и сам не понимал, что он делает…

Он бросился к Михе, и Миха приподнял голову, потянулся мордой к Егорке и рыкнул негромко — совсем тихонечко и дружелюбно, словно телок…

— Миха, Мишанька, ну, убегай, Миха! — заговорил горячо Егорка. — Чего ж ты сидишь, убегай… На гору вот, а там лес, и никто тебя не поймает!

— Егорка!.. Полунин! — громко закричал Пётр Васильич. — А ну-ка, вернись!

А Егорка потрепал Мишку за одно ухо и за другое, потом потянул к себе, пытаясь приподнять:

— Ну, беги!.. Беги, а то тебя застрелят тут! Ну!.. А там — тайга, Мишка!

Медведь снова тихонечко рявкнул, высунул длинный розовый язык и лизнул Егорку в нос и в щёку… А потом посмотрел на сопку, покрытую уже облетевшими берёзами да островками пихтача, посмотрел так, словно понял, о чём ему говорил Егорка… А потом на Егорку глянул, и глаза у него отчего-то были очень печальные…

Вдруг кто-то сзади крепко цапнул Егорку за воротник и силой потащил от медведя — Егорка не успевал даже ногами перебирать.

— Ты чего, малец, с ума сошёл? — услышал он над собой хриплый голос.

Егорка обернулся и увидел милиционера. Рука его, которая всё ещё держала воротник, теперь заметно вздрагивала, а на лбу блестели капельки пота…

— Ты чего, малец?.. Нельзя так!

— Он же его застрелит, дяденька!

— Ты, малец, не бойся, не застрелит, — сказал милиционер, через силу улыбнувшись, и легонько шлёпнул Егорку пониже спины.

Егорка вдруг увидел, что к толстяку подходит повариха тётя Ульяна, и лицо у неё такое, какое бывает, когда она здорово рассердится на ребят.

Тётя Ульяна протянула руку, схватилась за ружьё и слегка дёрнула его, отбирая у толстяка.

— Ты брось мне тут, битте-дритте! — сказала она громко, погрозив толстяку пальцем. — Чего ты будешь бухать да детишек пугать?.. Ишь ты — нашёл зверя!.. Ты в тайге поищи, там увидишь — и бухай, если успеешь, а он — тут!.. Мы его поили, кормили, а он бухать будет!

Белобрысый стал объясняться с толстяком, а тот стоял, обиженно моргая, и красное лицо его побагровело ещё сильней.

Тётя Ульяна ловко переломила ружьё, вынула из стволов оба патрона и положила себе в карман фартука, а потом снова щёлкнула замком и протянула двустволку своей внучке — третьекласснице, которая стояла рядом:

— А ну, Клашка, отнеси-ка его ко мне в кладовку да положи аккуратненько — потом отдадим…

— Ульяна Семёновна! — сказал, разводя руками, Пётр Васильич. — Разве так можно!