Анна Никольская - Чемодановна

В ночь с субботы на воскресенье, приблизительно в три часа тридцать три минуты, в небольшом городе Большие Пупсы в небе что-то взорвалось.

Секунду спустя окошко детской в доме по улице Маршала Тараканова озарилось яркой вспышкой. Борис Эдуардович Прикольский юркнул под одеяло и притаился: а вдруг это разбилась тарелка с инопланетными существами? Прямо в их огороде, под тополями, где картошка цветёт! Сейчас они придут в себя, эти маленькие серо-буро-малиновые пришельцы из космоса, выберутся из-под осколков и начнут ломать входную дверь. А она у Прикольских всего-навсего деревянная! Её сломать – что глазом моргнуть, особенно если он у тебя один и светится прямо посредине живота.

– Ты где потерялся? – Одним рывком Ольга Эдуардовна сдёрнула с дрожащего Бориса Эдуардовича одеяло. – Только умоляю, не говори мне, что ты боишься грозы! Тебе сколько лет?

– Мне? – удивился Борис Эдуардович.

Дело в том, что они с Ольгой Эдуардовной родились в один день. В одном и том же городе Большие Пупсы, на одной и той же улице имени трижды героя Соплёнкова, на одном этаже и даже в одной и той же родильной палате. Скажем больше: у одной и той же мамы, прекрасной Шурочки Николаевны Прикольской! Так почему же теперь, в тот самый момент, когда их родной дом атакуют проклятые инопланетяне, Ольга Эдуардовна спрашивает, СКОЛЬКО ЕМУ ЛЕТ?!

– Мне девять, – с достоинством молвил Борис Эдуардович (он же Боря) и снова залез под одеяло. – Скоро будет десять.

– Вот именно, что девять! Заметь, не четыре и даже не семь с половиной! Тогда почему ты боишься грома и молний как какой-то восьмилетний карапуз? – С этими словами Ольга Эдуардовна (она же Оля) снова потянула одеяло на себя. Это было любимое Олино занятие – как в прямом, так и в переносном смысле.

– Прекрати, пожалуйста, – попросил её Боря.

Он хоть и был Олиным близнецом, но по характеру сильно от неё отличался. Боря был тихим и скромным мальчиком, а Оля наоборот: громкой и нескромной девочкой. И она не желала ничего прекращать. Оля подошла к окну и отдёрнула занавеску, чтобы Боре стало ещё страшней.

А на улице творилось что-то несусветное. Во-первых, шёл жуткий ливень – как будто где-то наверху прорвало кран. И даже, может, не один, а сразу целых сто или тысячу. Эти гигантские краны извергали на бедный домик Прикольских тонны дождевой воды. Краны плевались и брызгались – наверное, дом скоро смоет с лица земли вместе с папиным гаражом и маминым огородом! Ещё за окном сверкали молнии – они чиркали по чёрному небу, словно какой-то великан зажигал спички – одну, другую, третью… А ещё на улице кто-то стучал в огромный барабан. Какой-то, наверное, папуас, решивший разбудить боем весь город. Он повесил луну себе на грудь и теперь колотил по ней из последних сил. И как только мама с папой его не слышат? Они что, оглохли? Спят себе в дальней комнате и в ус не дуют! А тем временем хитрые пришельцы уже украдкой выпиливают замок.

Так думал Борис Эдуардович, вернее, Боря, дрожа от холода и страха. Надо отдать ему должное – у Бори было богатое воображение, и это было скверно. Потому что богатое Борино воображение всегда разыгрывалось в самый неподходящий момент (особенно по ночам) и подсовывало ему сплошные кошмары. Чего нельзя было сказать об Олином воображении.

Она тем временем скакала по детской, подпрыгивала на кровати и карабкалась вверх по портьерам. При этом она загадочно вращала над головой руками и кричала страшным шёпотом:

– Чур меня! Чур! Я повелительница грозы родом из племени!

– Оля, ты сошла сума? – спросил у неё Боря. – Перестань, ты разбудишь родителей.

Ему всё это уже порядком надоело. Боре хотелось всего двух вещей, вернее, трёх: спать, и чтобы прошла гроза, и ещё чтобы Оля сейчас же, прямо сию минуту, задёрнула занавеску, легла в кровать и крепко заснула. Не подумайте ничего плохого: Боря любил сестру нежной братской любовью. Особенно когда Оля спала и не храпела во сне.

– Ха! О каких родителях идёт речь? – грохотала Оля в унисон с грозой. – О тех, что бросили нас на произвол судьбы посреди Северного Ледовитого океана? О тех несчастных родителишках, которые скормили нас голодным нильским крокодилам? Или о тех, что продали нас в рабство плантаторам на долгие пятьдесят восемь лет?!

– Оля, угомонись, – опять попросил её Боря. Он видел, что Оля уже вошла в раж и в одиночку ему с ней не справиться. Он встал с кровати и на цыпочках, по стеночке подкрался к двери.

– О тех жалких родителях, которые подсунули нам эту дохлую Кикимору? Чтобы она вила из нас верёвки и через два с половиной года выпила из нас все соки?! – прокричала Оля из-под потолка и с криком «Ум-ца-ца!» спикировала прямёхонько в плюшевое кресло.

Тут в нашей истории мы сделаем небольшую паузу и расскажем, о чём именно толковала Оля: какой такой дохлой Кикиморе.

Кикиморой Оля и Боря звали свою няню – Изольду Тихоновну Кикиморову. Почему они её так звали, для нас остаётся загадкой. Изольда Тихоновна Кикиморова на самом деле была великолепной женщиной. Ей было ровно двадцать два года, и недавно она окончила специальный институт для нянь, причём с красным дипломом. Чтобы увековечить этот замечательный факт в истории, Изольда Тихоновна купила себе красный велюровый костюм и помаду такого же цвета и с тех пор с ними не расставалась. Потом она купила себе красную пижаму, красные штаны, сапоги, пальто… В общем, всё в гардеробе Изольды Тихоновны с тех пор стало красным. Она даже обои переклеила в своей комнате, когда переехала жить к Прикольским, – жёлтенькие одуванчики заменила на каких-то кроваво-красных карликов.

Они нашли Изольду Тихоновну по объявлению (не карлики, а Прикольские, разумеется), когда мама Оли и Бори вдруг решила что-то изменить в своей судьбе и устроиться на работу в магазин. Не будем скрывать, что уход на работу мамы и приход вместо неё Изольды Тихоновны близнецы восприняли в штыки. Особенно Оля – в первый же день пребывания Кикиморы в доме она подсыпала ей в суп сушёных мотылей, на которых летом рыбачил папа. Изольда Тихоновна мотылей съела и ничего необычного не заметила. Это утвердило Олю в мысли, что Изольда Тихоновна – нечеловек.