Магда Сабо - День рождения

Кати выбежала на улицу, но девочки уже не было видно.

А Бори подождала немного на Рыбной площади в надежде увидеть возвращающегося Варьяша, но потом испугалась, что попусту потеряет время, и пошла дальше. Сначала она вручила заказ клиенту на проспекте Ракоци, затем на улице Пратер. Букет для Сильвии оставила напоследок. Хорошо зная город, она довольно быстро добралась к себе домой с улицы Пратер, пересекла Ножничную улицу и заспешила по тротуару, стараясь держаться в тени домов. Здесь в первых этажах размещались сплошь одни учреждения, в окнах уже не было света, и никто не мог видеть ни ее, ни ее слез, ни букета, завернутого в бумагу. Еще два квартала, и она вынырнет возле продмага на Эперьешской, как раз напротив своего дома.

Пока дошла до конца Пуговичного переулка, слезы высохли. Бори пригладила волосы, вытерла глаза. Действительно, получается как в сказке: последнее испытание. Выдержит его — может получать деньги, идти за подарками, затем к маме и, наконец, домой. Может, на ее счастье, дверь откроет госпожа Ауэр, тогда все будет проще. Ведь она толком и не знает, что входит в обязанности дворника, а что нет, подумает, что посыльный из магазина попросил дворника вручить цветы…

Ну, а если не она откроет дверь?

И снова у Боришки глаза стали мокрыми. Из-за этой мерзкой Сильвии все так вышло: она ее обманула, обчистила, предала, и ей же еще неси теперь цветы, стой перед ней, голодная, усталая, с журналом в руках, ожидая, пока она соизволит поставить в нем свою роспись!..

Может, попросить кого-нибудь еще отнести Ауэрам цветы? Кого-нибудь из прохожих на улице? В кармане полно мелочи — чаевые, есть чем заплатить за любезность.

Она стояла в нерешительности, вытирая слезы. Тут начали бить часы на церковной колокольне, и Боришка с испугом повернулась на их звон. Господи, когда же кончится этот день!

«Мама в больнице, а у меня нет для нее никакого подарка! Вечер на дворе, у всех начинается праздник…»

Проскочив перед самым троллейбусом, она нырнула в свой подъезд. Вверх по лестнице Бори мчалась, словно за ней гнались. Ни в дверях, ни на первом этаже — никого; заметила только, что у них на кухне горит свет и доносится недовольный голос Миши. У тётушки Года ни звука. На третьем этаже скрипнула дверь, но Бори успела юркнуть на площадку черного хода и переждать, пока дядя Тоот сойдет вниз. Стояла и ждала, прижав к груди букет, как раз под выходившим во двор балконом, откуда еще вчера она смотрела на окна Рудольфовой квартиры.

На четвертом этаже царили тишина и порядок, все двери были закрыты. Рудольфа нет дома; из передней Ауэров через дверной глазок пробивался свет.

Звонить пришлось дважды: в комнате во всю мочь надрывалось радио. Во второй раз нажав на кнопку, Бори уже больше не могла оторвать пальца, словно он прирос к ней. Горло сдавила спазма, перехватило дыхание.

В передней зацокали каблучки. Бори из тысячи могла узнать эту походку: Сильвия.

Дверь не открыли, а только приподняли «веко» глазка.

Слышно было, как по ту сторону двери взволнованно задышала Сильвия, увидев через глазок, кто стоит на площадке.

«Не пустит, — подумала Бори, — решила, что я деньги с нее требовать пришла или скандалить. Боится! Прежде, бывало, настежь дверь передо мною…»

Задвижка глазка закрылась, свет за дверью погас, а радио взвыло так, что от его рева загрохотала вся лестничная клетка. Бори еще сильнее нажала на кнопку звонка. Заливался звонок; силясь заглушить его, надрывалось радио.

Послышались чьи-то шаги на лестнице. «Но нет, я все равно не сниму палец со звонка, я должна вручить покупку и, пока не вручу, не уйду».

— Смотри-ка! — прозвучал голос за ее спиной.

Боришка обернулась. Перед ней стояла без пальто, с мохеровой шалью, накинутой на плечи, госпожа Ауэр.

— Ты что-то принесла нам, Боришка? А чего же эта глупышка не отворила тебе?

Повернулся ключ и замке. В передней было темно и холодно, Бори шагнула за порог следом за хозяйкой.

— Сильвия! Где же ты, Сильвия?

Ни звука в ответ.

— Ну проходи же, Боришка!

Госпожа Ауэр зажгла свет и распахнула дверь в комнату дочери.

— Ты что же, глухая? Тут тебе цветы принесла маленькая Иллеш.

Сильвия вышла в переднюю. Радио все еще горланило изо всех сил. Госпожа Ауэр стояла между ними с подсвечником и красивых, ухоженных руках.

— Тетушка Диль одолжила на помолвку. Она передает тебе привет и поздравления. Господи, что за рев? Ты совсем с ума сошла, милая! Я выключу радио, а ты прими цветы. Наверное, от Пишты.

Девушки стояли, разглядывая друг друга. Сильвия была в огненно-красном платье, с цветком, приколотым к волосам. Она шевельнула губами, словно собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказала. Музыка умолкла. Вернулась госпожа Ауэр. Бори положила на столик в передней букет, и госпожа Ауэр тотчас же принялась разворачивать упаковочную бумагу.

— Ты только посмотри, Сильвия, какой изумительный букет для нареченной!

Она понюхала цветы. А Сильвия даже не притронулась к ним и только стояла и в упор разглядывала Боришку.

— Вот здесь, пожалуйста, распишитесь! — сказала Бори.

В руках у нее была раскрытая книга доставки заказов со штампом наверху страницы: «Цветочный магазин «Резеда». В конце длинного списка заказчиков Сильвия нашла себя. Ее длинные ресницы опустились, и она написала на странице свою фамилию.

Бори взяла у нее назад карандаш.

— Не вздумай дать мне на чай, — холодно предупредила она Сильвию.

Оглянувшись с порога, Бори прочла на растерянном лице госпожи Ауэр изумление Сильвия же стояла надменно-молчаливая. И Бори подумала, что она такой и запомнится ей навеки — похожей на портрет в раме, в пунцово-красном платье, с огромным цветком в волосах и очень-очень чужой и далекой.

Спускаясь вниз по лестнице, Бори не встретила никого. Только голос Миши — раздраженный, резкий — все еще слышался через окно на кухне. Мелькнула по занавеске женская тень: Цила.

Когда Боришка переступила порог цветочного магазина, холода она больше не чувствовала. Наоборот, ей было жарко. В «Резеде» уже готовились опустить железную решетку над входом, Кати подсчитывала выручку, складывая банкноты в пачки, а металлические монеты ссыпая в мешок. Варьяш как раз прощался. Бори едва заметно улыбнулась ему: «Пока! Устала я». — «Знаю, я тоже», — улыбкой ответил Миклош. Никогда прежде они не понимали друг друга так хорошо, как сейчас, когда между ними уже ничего больше не было, кроме взаимного уважения к товарищу по труду.

— Счастливых праздников!

— Тебе тоже.

Варьяш ушел. «Какой у него будет праздник? Наверное, никакого. А у меня?» Не хотелось думать об этом.

— Ну вот, и отработала честно восемь часов, — сказала Кати. — Получай денежки и лети домой. И в канун Нового года, если найдется время, милости просим. Работа будет.