Виталий Бианки - Лесные сказки и были (сборник)

Мир, в котором я теперь очутился, был тоже не очень-то велик и довольно темноват. Он был ограничен круглыми, уходящими вверх стенами, а землёй служила ему мягкая труха и целая куча перьев и пуха, в которой лежали ещё двенадцать точно таких же серо-зелёного цвета яиц, как то, из которого только что вышел я.

Мама принялась переворачивать их носом и приговаривать:

– Вот ещё один… Погоди, погоди, сейчас я помогу тебе! Вот ещё… Здравствуйте!

Не прошло и часу, как выклюнулись на свет все мои братишки и сестрёнки. Когда мы – птенчики – сидим в яйце, у каждого из нас на носу – твёрдый бугорок: лицевой зуб называется. Очень удобно рушить им скорлупку. Но как только мы вышли из яйца, мы его потеряли.

Маленький мир, в котором мы родились, стал теперь тесен для нас. Мы перешли в другой мир – тоже не очень просторный. Это был наш дом, наше гнездо внутри дерева. В нём было темновато, от гнезда вверх уходили круглые стены, как в трубе, и где-то вверху было окошко, через которое лил солнечный свет.

Вдруг через окошко донеслись до нас человеческие голоса.

– Эй, Гриша, гляди-ка – тут в осине дупло!

– Верно, – подтвердил другой голос. – Из пустого дупла либо сыч, либо сова. Жаль – высоко очень: метров двенадцать будет. Завтра прихватим с собой когти – посмотрим, кто там.

Мы, утята, хоть и не знали, что когти – это такие железки, при помощи которых люди влезают на столбы и стволы, – но перетрусили отчаянно. Однако мама нас успокоила:

– Люди сказали «завтра». Полезайте ко мне под крылья, обсыхайте там и смажьте свой пушок жирком. А завтра чуть свет мы с вами переселимся в третий, очень просторный мир, где людям нас не поймать и где мы будем жить на воде.

– А что такое – вода? – спросил я.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – сказала мама-утка. – Тебе сейчас расти скорей надо, развиваться, а не стариться.

Я удивился:

– А как же я стану развиваться, если не буду узнавать, ума набираться?

На это мама ничего мне не ответила.

Мы все залезли маме под крылышки – и как только она сумела всех нас сразу обнять! – и принялись старательно обсыхать и смазывать пушок жиркам. Удивительно, как у нас всё ловко устроено! На спине, над хвостиком, у нас, оказывается, такой мягкий бугорок: нажмёшь на него носом – выступит капелька жира для смазки перьев. Мама сказала, что перья смазывать жиром уткам необходимо, чтобы не намокать в этой таинственной воде, которую мы завтра увидим.

Переночевали мы у мамы под крылышками, а чуть свет – проснулись. Мама забралась вверх по дуплу. На миг в нашем мире стало темно-темно. И вдруг в окошко опять хлынул свет. Но мамы уже не было с нами.

И вдруг откуда-то издалека-издалека донёсся до нас её хриплый голос: «Р-ребя!.. Ребятки!»

Тут мы все запищали и бросились карабкаться на стенки, цеплялись за них коготками и упирались своими крошечными жёсткими хвостиками. Первым, конечно, взобрался на окошко я.

Ух! что я из него увидал!

Зелень, зелень, зелень! Кругом зелень и стволы деревьев среди неё. Я даже зажмурился: так ярко блестели листья на солнце! Но сейчас же раскрыл глаза и глянул вниз. Там, далеко-далеко внизу, стояла наша мама-уточка и звала:

– Сюда! Сюда!

Но у нас не было ещё крыльев – только крошечные культяпочки! Мы же разобьёмся!

Но на окошко уже забрались ещё два моих братишки, – и не успел я опомниться, как они толк меня вниз…

Я пискнул от ужаса и кувырком-кувырком полетел в пропасть со страшной высоты!..

Братишки столкнули меня со страшной высоты.

Я стремглав полетел в пропасть, но – представьте себе – нисколько не разбился! Ударился о землю, подскочил как мячик, перевернулся через голову – и стал на ножки. Оказывается, у нас, утят, такой густой пух и такие мы лёгкие, что можем падать с любой высоты, как мячики.

За мной благополучно попадали все мои братишки и сестрёнки.

– Ну, вот и молодцы! – сказала мама-утка. – Теперь за мной!..

– Это и есть тот мир, в котором мы будем жить? – спросил я.

– Глупенький! Это не мир, а только ещё перемирие. Самое опасное место между гнездом и прекрасным утиным миром.

– Плохое место! – пискнул я. – Жёсткое! Мне лапам больно…

– Плохой мир лучше доброй ссоры, – наставительно сказала мама.

Я давно уже заметил, что она любит употреблять человеческие поговорки и часто совсем некстати.

– Ни с кем не ссорьтесь, ведите себя хорошо, – продолжала мама и зашагала вперёд, переваливаясь с боку на бок. Мы все потянулись гуськом за ней. Я, конечно, первый.

Под ногами у нас были корни, мы путались лапами то во мху, то в высокой траве, наши нежные перепонки между пальцами больно кололи хвоины и острые сучочки. Мама шла не шибко, но мы еле поспевали за ней, спотыкались, падали, вскакивали, опять спешили догонять её.

Вдруг мама остановилась и шёпотом зашипела:

– Прячьтесь! И – ни звука!.. – Сама тоже спряталась в кусте.

Мы затаились в траве. Послышались грубые голоса и стук железа о железо.

По лесу, разговаривая, шли два человека. Они несли страшные большие железные когти.

– Наверняка в дупле чьё-нибудь гнездо, – говорил один. – Если с яйцами – яичницу себе сделаем. С птенцами – так жарево.

И оба быстрыми шагами прошли за кусты в ту сторону, откуда мы только что пришли.

– Ищите! Ищите! – прошипела мама, вскакивая на ноги.

Мы опять побежали за ней – и скоро вышли на залитую солнцем поляну с камнем посередине. На камне грелся зелёный зверёк, длинный и узкий. Он взглянул на нас, засеменил короткими, кривыми лапками и шмыгнул под камень, вильнув длинным хвостом. Я хотел перепугаться, но мама сказала:

– Это ящерица грелась на солнышке. Она испугалась нас. Безногих гадов – змей – надо остерегаться: среди них есть ядовитые. А эти – на ножках – ничего.

Потом вдруг выскочил из-под кустика серый зверь. Большой – куда больше мамы, – страшный, с растопыренными ушами. Мы все сразу остановились и прямо не знали, куда от него деться. А он встал во весь рост, болтает тонкими передними ножками и косится на нас одним глазом.

– Поспать не дадут! – оглядев нас, сердито пискнул зверь детским голоском и опять улёгся под свой кустик.

Мы пошли дальше, и мама сказала:

– Это просто заяц. Он утят не ест.

– Заячий детёныш? – спросил я. – На нём ни перышка, один пух.

Мама объяснила мне: «Из всех на свете животных только мы – птицы – одеваемся в красивые лёгкие платья из перьев. Другие ходят всю жизнь в пуху или – как люди – надевают что-нибудь на голое тело».

Тут перед нами поднялась из травы желтоватая птица чуть побольше мамы, с маленькой головкой, острым носом и красными бровями.

– Здрассте, сестрица тетёрка, – вежливо поздоровалась мама. – Вот каких я утяток вывела: кругленькие, пушистенькие. И такие ловкие, так хорошо научились ходить!