Луиза Мэй Олкотт - Роза и семь братьев

– Неужели его придется разрезать? Не поставить ли каравай под стекло, как это делают с восковыми цветами и разным изящным рукодельем?

– Да что вы, дядя! Ведь он заплесневеет, засохнет, испортится, к тому же над нами будут смеяться, а также и над моим старомодным ремеслом. Ведь вы обещали его съесть до последней крошки и должны сдержать свое обещание! Конечно, не сразу весь, а понемножку, а я могу испечь еще.

Доктор Алек торжественно отрезал горбушку, которую в хлебе любил больше всего, и медленно, словно исполняя какой-то ритуал, съел ее. Потом вытер рот салфеткой и поцеловал племянницу в лоб, сказав ей от всего сердца:

– Душенька ты моя! Хлеб великолепный, и ты делаешь честь своей учительнице. Когда мы устроим нашу образцовую школу и я предложу премию за лучший хлеб, ты ее получишь.

– Я уже и так ее получила и вполне довольна, – улыбнулась Роза, усаживаясь на свое место и стараясь скрыть обожженную правую руку.

Ей было больно, но девочка не хотела огорчать дядю Алека. Однако доктор все же заметил ожог и догадался, когда и как он был получен. А после чая заставил племянницу смазать обожженное место мазью.

– Тетушка Клара говорит, что я испорчу себе руки, но мне все равно, потому что мне так приятно общаться с тетушкой Изобилие. Думаю, что и ей нравится возиться со мной. Только вот что меня заботит, дядя, и я должна с вами посоветоваться, – сказала Роза, когда они в сумерках прохаживались по столовой, и опустила свою обожженную и перевязанную руку в ладонь дяди Алека.

– Опять какие-то секреты? Я их ужасно люблю. Говори, мой друг, говори.

– Видите ли, дядя, я думаю, что тетушка Спокойствие также хотела бы меня чему-нибудь научить, и даже знаю, чему именно. Вы ведь знаете, что она почти не выходит из своей комнаты, ей трудно ходить. А с тех пор, как мы с тетушкой Изобилие так заняты, тетушка Спокойствие, вероятно, очень скучает и чувствует себя совершенно одинокой. Вот я и надумала поучиться у нее шитью. Она так чудесно шьет, а шитье ведь очень полезная наука, и мне будет нелишне стать хорошей швеей, не так ли?

– Да благословит Бог твое доброе сердечко, ведь я именно об этом и думал, когда тетушка Спокойствие призналась мне, что редко видит тебя с тех пор, как ты начала учиться готовить. Я хотел с ней поговорить, но думал, что у тебя и так много дел. Добрая старушка придет в восторг и с удовольствием передаст тебе все, что знает о рукоделии. Особенно о петельках для пуговиц, потому что едва ли найдется много женщин, умеющих делать их хорошо. По крайней мере, я так думаю. Поэтому обрати особое внимание на петли. Можешь наделать их на всех моих сюртуках, если это тебе понадобится для практики! Я готов ходить весь в петлях!

Роза очень смеялась над подобным предложением, но обещала серьезно заняться этой частью рукоделия и призналась, что совсем не умеет штопать чулки и носки. Дядя изъявил готовность предоставить ей чулки во всевозможных стадиях разрушения, а также купить себе запас новых носков, чтобы она имела удовольствие штопать на них пятки.

Потом они пошли с просьбой к тетушке Спокойствие и, к ее великой радости, представили свое прошение в весьма почтительной форме. А тетушка решила сразу же приготовить хорошенькую рабочую корзинку для своей ученицы, подобрала штопальные иголки, подготовила нитки.

Что за счастливые и деятельные дни начались теперь у Розы! Утром она вместе с тетушкой Изобилие обходила весь дом, чтобы убедиться, что все в порядке, осматривала шкафы с бельем и кладовые, заглядывала в банки с маринадом и вареньем, не забывала проверить чердак и подвал. Так она постигала тонкую науку ведения домашнего хозяйства.

После обеда и прогулки – пешком или в экипаже – Роза приходила к тетушке Спокойствие, чтобы учиться шитью, а тетушка Изобилие, у которой глаза уже были не такими зоркими, усаживалась тут же со своим вязаньем. Веселые разговоры про старину вызывали смех, а иногда на глаза наворачивалась непрошенная слеза. Хотя в иголки были вдеты простые нитки, и делали эти иголки несложные стежки или смиренно штопали простые чулки, но воображение рисовало немало великолепных узоров из жизни их обладательниц.

Приятно было смотреть на румяное лицо девочки, сидевшей между двумя старушками и со вниманием слушавшей их наставления. Своей оживленной болтовней и веселым смехом Роза делала эти уроки необыкновенно радостными и приятными. Если кухня казалась доктору Алеку привлекательной, когда там работала Роза, то и швейная комната сделалась для него таковою же, тем более, что никому не приходило в голову прогонять его, в особенности, когда он читал вслух или разматывал нитки или гарус [17].

– Посмотрите, дядя, я сшила вам целую партию ночных рубашек – по четыре петельки на каждой. Посмотрите, как они чисто обметаны! – похвасталась Роза через несколько дней после начала уроков швейного мастерства.

– Ровно, как по линейке. И с аккуратной поперечиной внизу и вверху каждой петельки, так что я не разорву их, когда буду продевать пуговицы. Великолепно, мисс! Я вам столь благодарен, что даже сам пришью пуговки, чтобы избавить ваши пальчики от лишнего труда и уколов.

– Сами пришьете? – удивилась Роза.

– А вот погоди, пока я достану мой швейный набор! Тогда ты увидишь, что я умею делать.

– Да разве он и в самом деле умеет шить? – спросила Роза у тетушки Спокойствие, когда доктор вышел из комнаты с уморительно важным и комичным видом.

– Еще бы! Ведь это я научила его шить много-много лет тому назад, прежде чем он отправился в море. Тогда, я думаю, ему немало приходилось пришивать и зашивать, да и потом тоже, так что он не должен был разучиться.

Дядя Алек и доказал это на деле, ибо скоро вернулся с пресмешным маленьким мешочком, откуда вынул наперсток без донышка и, вдев нитку в иголку, стал так ловко пришивать пуговки, что Роза и удивлялась, и смеялась.

– Ох, дядя, есть ли на свете что-то, чего вы не умеете делать?! – воскликнула она почти с благоговейным восторгом.

– Есть две вещи, до которых я не дошел, – ответил доктор, забавно размахивая рукой, чтобы натереть нитку воском, а глаза его смеялись.

– А именно?

– Хлеб и петли, дорогая моя мисс!

Был дождливый воскресный вечер. Четверо мальчиков собирались скромно провести его в библиотеке в доме тетушки Джесси. Уилл и Джорджи сидели на диване, погруженные в чтение рассказов о мошенниках и негодяях. В те времена такие рассказы были в большой моде. Арчи развалился в кресле и держал в руках газету. Чарли стоял у камина в любимой позе, изображая английского аристократа с безупречными манерами. К сожалению, надо сказать, что они оба курили.

– Право, мне кажется, что этот день никогда не кончится, – заметил Принц, немилосердно зевая.