Лидия Чарская - 7 историй для девочек

Глухое бряцание оружия и слова военной команды раздались в вестибюле Лувра.

– Это моя смерть, – прошептал Генрих.

– Ты боишься, ты колеблешься? – с тревогой спросил Карл.

– Я? Нет, сир, – ответил Генрих, – я не боюсь и не колеблюсь. Я согласен.

Карл пожал ему руку. В это время к нему подошла его кормилица с питьем, которое она готовила в соседней комнате, не обращая внимания на то, что в трех шагах от нее решалась судьба Франции.

– Милая кормилица, позови мою мать и скажи, чтобы привели сюда герцога Алансонского.

Спустя несколько минут вошли Екатерина и герцог Алансонский, дрожа от ярости и бледные от страха. Генрих угадал: Екатерина знала все и рассказала Франсуа. Они сделали несколько шагов и остановились в ожидании. Генрих стоял у Карла в головах. Увидев мать и брата, Карл объявил им свою волю.

– Мадам, – сказал он матери, – будь у меня сын, регентство перешло бы к вам, а не было бы вас, то к королю Польскому, а если бы не было его, то к моему брату Франсуа. Но сына у меня нет, и после меня престол принадлежит моему брату, герцогу Анжуйскому, а он не здесь. Так как рано или поздно он может явиться и потребовать себе престол, я не хочу, чтобы он нашел на своем месте человека, который, опираясь на почти равные права, станет оспаривать престол, что грозило бы государству войною между претендентами. На том же основании я не назначаю вас регентшей, так как вам пришлось бы выбирать между двумя сыновьями, что было бы тяжко для материнского сердца. На том же основании я не остановил своего выбора и на моем брате Франсуа, так как мой брат Франсуа мог бы сказать старшему брату: «У вас есть свой престол, незачем было бросать его!» Нет! Я выбирал такого регента, который принял бы королевскую корону только на хранение и держал бы ее под своей рукой, а не надевал себе на голову. Этот регент – король Наваррский. Приветствуйте его, мадам! Приветствуйте его, мой брат!

И, подтверждая жестом свою последнюю волю, Карл сам приветствовал Генриха. Екатерина и герцог Алансонский сделали головой движение, среднее между нервной дрожью и приветствием.

– Ваше высочество регент, возьмите, – сказал Карл королю Наваррскому, – вот грамота, которой вам даруются, до возвращения короля Польского, командование всеми армиями, ключи от государственной казны, королевские права и власть.

Екатерина взглядом пожирала Генриха, Франсуа шатался, едва удерживаясь на ногах. Но и его слабость, и сдержанность Екатерины не только не успокаивали Генриха, а явно указывали на непосредственную, нависшую, уже грозящую ему опасность.

Большим напряжением воли Генрих превозмог свою боязнь и взял из рук короля свиток. Затем, выпрямившись во весь рост, он бросил на Екатерину и на Франсуа взгляд, пристальный и ясно говоривший:

«Берегитесь, я ваш господин!»

Екатерина поняла этот взгляд.

– Нет, нет, никогда! – сказала она. – Никогда мой род не склонит головы перед чужим родом! Пока жив хоть один Валуа, никогда во Франции не будет царствовать Бурбон.

– Матушка, матушка! – закричал на нее Карл, поднимаясь на окровавленной постели, страшный как никогда. – Берегитесь, я еще король! Знаю, что ненадолго, но мне не нужно много времени, чтобы отдать приказ, и не много надо времени, чтобы наказать убийц и отравителей.

– Хорошо! Отдавайте ваш приказ, если посмеете. А я пойду отдавать свои приказы. Идем, Франсуа, идем! – сказала Екатерина и быстро вышла, увлекая за собой герцога Алансонского.

– Нансе! – крикнул Карл. – Нансе, сюда, ко мне! Я приказываю, я требую, Нансе: арестуйте мою мать, арестуйте моего брата, арестуйте…

Хлынувшая горлом кровь прервала слова Карла. И в то мгновение, когда начальник охраны открыл дверь, король, задыхаясь, хрипел на своей кровати. Нансе слышал только свое имя, но приказания, произнесенные уже не так отчетливо, потерялись в пространстве.

– Охраняйте дверь, – распорядился Генрих, – и не впускайте никого.

Нансе поклонился и вышел.

Генрих снова перенес взгляд на лежавшее перед ним безжизненное тело, которое могло бы показаться трупом, если бы слабое дыхание не шевелило полоску кровавой пены, окаймлявшей его губы.

Генрих долго смотрел на Карла, потом, говоря с самим собой, сказал:

– Вот решительная минута: царство или жизнь?

В это мгновение завеса за альковом чуть приподнялась, из-за нее показалось бледное лицо, и среди мертвой тишины, царившей в королевской спальне, прозвучал голос.

– Жизнь! – сказал этот голос.

– Рене! – воскликнул Генрих.

– Да, сир.

– Значит, твое предсказание – ложь. Я не буду королем? – спросил Генрих.

– Будете, сир, но ваше время еще не приспело.

– Почем ты знаешь? Говори, я хочу знать, можно ли тебе верить!

– Слушайте.

– Слушаю.

– Нагнитесь.

Король Наваррский перегнулся над телом Карла. Рене нагнулся тоже. Их разделяла лишь кровать, но и это расстояние теперь уменьшилось благодаря их встречному движению друг к другу. Между ними лежало по-прежнему безгласное и недвижимое тело умирающего короля.

– Слушайте! – сказал Рене. – Меня здесь поместила королева-мать, чтобы вас убить, но я предпочитаю служить вам, так как верю вашему гороскопу; оказывая вам услугу тем, что я сделаю для вас сию минуту, я спасу и свое тело, и свою душу.

– А не по приказанию ли той же королевы-матери ты это говоришь? – спросил Генрих, обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями.

– Нет, – ответил Рене. – Выслушайте одну тайну.

Он наклонился еще больше. Генрих сделал то же самое, так что их головы почти соприкасались.

Разговор двух мужчин, склонившихся над умирающим королем, приобретал характер настолько жуткий, что у суеверного флорентийца зашевелились волосы на голове, а на лице у Генриха выступили крупные капли пота.

– Выслушайте, – продолжал Рене, – выслушайте тайну, известную лишь мне. Я вам ее открою, если вы поклянетесь простить мне смерть вашей матери.

– Я уже обещал простить, – ответил Генрих, лицо которого омрачилось.

– Обещали, но не клялись, – сказал Рене, отклоняясь от Генриха.

– Клянусь, – ответил Генрих, протягивая правую руку над головой Карла.

– Польский король уже едет, – торопливо проговорил Рене.

– Нет, – сказал Генрих, – король Карл задержал гонца.

– Король Карл задержал только одного, на дороге в Шато-Тьери; но королева-мать предусмотрительно послала трех, по трем разным дорогам.

– О! Тогда горе мне!

– Гонец из Варшавы прибыл сегодня утром. Король Польский выехал вслед за ним, и никому в голову не пришло его задерживать, потому что в Варшаве еще не знали о болезни короля. Гонец опередил Генриха Анжуйского всего на несколько часов.