Лидия Чарская - Дом шалунов

Месье Шарль читал по-русски, так как мало кто из детей понимал по-французски. Читал он ужасно, все время коверкая слова. И все-таки рыцари поняли, что благовоспитанный мальчик, о котором говорилось в книжке, опасно заболел. Но он, как и все образцовые дети, которые никогда не шалят и не портят настроения старшим, не боялся приближения смерти. Жираф читал:

– «Мама, – обратился к своей доброй матери благовоспитанный мальчик, – когда я умру, то придите на могилку и скажите…»

В эту минуту Павлик дернул за веревку.

– «И скажите на моей могилке, мама…» – продолжал читать месье Шарль.

– Ку-ка-ре-ку! – оглушительным криком пронеслось по классу.

Француз даже подпрыгнул от неожиданности на своем стуле.

– Не смейть кукурукать! – закричал он сердитым голосом на весь класс.

Дело в том, что месье Шарль подумал, что кто-нибудь из пансионеров так искусно передразнил петушиный крик.

Потом он снова опустил нос в книгу и прочел дальше:

– «И скажите, что любили меня всю свою жизнь, мама. – Дорогой мой! – ответила мама благовоспитанного мальчика. – Когда ты уйдешь от меня, я только и смогу…»

– Ку-ка-ре-ку! – еще оглушительнее заорал петух за заслонкой, потому что Павлик изо всех сил дернул веревку.

– О, это уже слишком! – закричал месье Шарль и так застучал руками по столу, точно стол был не столом, а барабаном. – Если еще кто-нибудь посмель кукурукать, я пошель и привель господин директор! – заключил француз.

Потом снова сел, выпил воды, которая была приготовлена ему на время чтения в графине, и снова продолжил читать:

– «Благовоспитанный мальчик умер. Его маленький гроб на руках понесли все окружающие. Его все любили, потому что он был очень добрый и кроткий мальчик. Люди несли маленький гробик, осыпанный цветами, и пели…»

– Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Петух заорал на этот раз так, что месье Шарль сразу понял, в чем дело. Он вскочил со стула во всю прыть своих длинных ног и мигом очутился у печки.

– Там есть спрятано петушиное животное! – завопил он, указывая пальцем на печку. – Сей же минут здесь прийти господин директор!

И подпрыгивая, как на пружинах, на своих длинных ножках выскочил из класса.

В одно мгновение мальчики бросились к печке, освободили злосчастного петуха, перерезали на ноге его веревку и выбросили его прямо через окно в сад.

Когда в классную вошел Александр Васильевич с серьезным, строгим лицом, то не только петух, но и куры кудахтали на дворе так, точно в их птичьем царстве праздновались именины.

– Что за шум? – сурово обращаясь к классу, произнес директор.

– Ужасный шум, Александр Васильевич. Это куры шумят на дворе, – самым невинным образом согласились со своим директором мальчики. – Слушать чтение не дают! Такая интересная книжка, просто прелесть! – заключили они, вздыхая на разные лады.

Александр Васильевич взглянул на месье Шарля. Француз был смущен… Поймать мальчиков на этот раз ему не удалось.

– Тук-тук-тук!

Было шесть часов утра, и пансионеры еще спали. Вставали они в семь. Стало быть, до одевания и утренней молитвы оставалось еще спать целый час.

И вдруг…

– Тук! Тук-тук! Тук!

Арся Иванов, который спал против самого окна, подумал, что это его сосед Бобка Ящуйко придумал какую-нибудь шутку, чтобы подразнить его, Арсю. Сквозь сон, заспанным голосом, он крикнул:

– Бобка, отстань! А то я тебя щелкну по носу моей хлопушкой!

Хлопушка у Арси имелась постоянно. Он бил ею мух по стенам пансиона в досужий час.

– Тук! Тук-тук! Тук! – простучало как бы в ответ на слова Арси.

Арся вскипел, потому что любил спать, как никто из всех маленьких пансионеров. Заспанный и сердитый, он, не раскрывая глаз, опустил руку, нащупал ею сапог у своей постели и запустил им в Бобку. Бобка, спавший до сих пор как сурок, подпрыгнул на пол-аршина от кровати и запищал на всю спальню:

– Ай! Ай! Ай! Кто дерется?

– Тук! Тут! Тук! – ответил ему громкий настойчивый стук у окошка…

Бобка и Арся, как по команде, открыли глаза, оба сразу, потом рты и произнесли в один голос, сидя на своих постелях:

– Вот так штука!

Перед окном стоял мальчик лет одиннадцати, толстый, рыхлый, белобрысый, с выпуклыми серыми глазами и очень пухлым ртом. Он был одет в высокие сапоги и чистенькую куртку. На голове его был нахлобучен картуз с козырьком; за плечами привязана котомка, какие обыкновенно носят странники на больших дорогах.

Мальчики в одну секунду повскакали с кроватей и побежали навстречу незнакомцу. Первым подошел к нему Алек.

– Ты кто такой? – обратился он к мальчугану.

– А ты кто такой? – тем же тоном задал ему вопрос тот.

– Я – царь… То есть не царь еще, но буду царем! – гордо ответил Алек.

Мальчик взглянул на него так, точно перед ним очутился слон, змея или дикая кошка из лесов Южной Америки. Потом прыснул от смеха и залился хохотом, нисколько не стесняясь того, что был не один. Мальчик хохотал так, что голова у него тряслась, плечи и живот тоже; даже котомка за плечами подпрыгивала.

– Ой, не могу! Ой, умру! Ой-ой-ой! Вот так царь! Не могу, уморил! – хохотал мальчик и, уже не будучи в состоянии держаться на ногах, опустился на землю и все продолжал смеяться. – Хорош царь! Ха-ха-ха! А у самого дырка в башмаке!

И он ткнул пальцем в сапог Алека, из носка которого действительно любопытно посматривал большой палец. «Царь» тоже посмотрел на дырку, хмыкнул и покачал головой. Неприятно: царь – и вдруг дыра в сапоге!..

Вова Баринов увидел смущение Алека, безропотно стащил с себя сапоги и отдал их «царю».

– Наденьте их, Алек. Они целые, – произнес он с низким поклоном.

Алек великодушно принял подарок, натянул целые Вовины сапоги, а свои рваные передал Вове. Увидев это, лупоглазый мальчик тотчас перестал смеяться.

В эту минуту послышался голос подошедшего месье Шарля:

– Дети, на молитва! Живо! Марш-марш!

Тут француз остановился, заметив под окном незнакомого мальчика.

– Ты кто есть такой? – спросил он не без любопытства.

– А вы не директор?

– Какой такой тебе дело, кто я! Ты говори, кто есть ты! – вспыхнул месье Шарль, не любивший, когда дети пускались в разговоры со взрослыми.

– Мне нужно видеть директора, – произнес мальчик.

Месье Шарль рассердился, топнул ногой, но сдержался.

– Попросить сюда господин директор! – приказал он Миле Своину, которого любил больше других за его кроткую натуру и тихий нрав.

Миля побежал вприпрыжку и через пять минут вернулся в сопровождении Александра Васильевича.

При виде лица, заросшего волосами, новый пришлец [22]открыл рот и выпучил на директора и без того уже огромные глаза, потом лениво поднялся с земли, не спеша перелез через окошко и, подойдя к господину Макарову, протянул руку.