Лидия Чарская - Дом шалунов

Если бы в этот момент солнце, не переставая светить, упало на землю, мальчики удивились бы не больше того, как были поражены в этот момент. Точно столбняк нашел на них. Они не могли произнести ни слова, изумленные тем, что узнали. Поступок с бумажкой был из ряда вон скверным поступком. Очевидно, кто-то из злобы на маленького Котю захотел причинить ему большое горе, отдав его снова в руки сердитого «дяди».

Несколько минут рыцари не могли произнести ни слова от охватившего их негодования. И вот молчание в конце концов было нарушено. Павлик Стоянов вскочил на качалку рядом с Вовой и закричал, задыхаясь от волнения:

– Это такая гадость, такая гадость! Тот, кто сделал ее, – предатель и шпион. Самый скверный! Самый бесчестный! Он хотел зла бедному Коте! Котя храбрый рыцарь и верный товарищ. Он уже доказал это. Мы все его любим и хотим, чтобы он был среди нас! Мы хотим, чтобы он рос с нами, учился с нами!.. Ну, словом, остался с нами до окончания нашего житья-бытья здесь. И вдруг какая-то злая, предательская душа…

– Это ужасно! Кто мог сделать это! – послышались негодующие голоса остальных мальчиков.

– Какой это мерзкий и гадкий мальчишка!

– Негодный! Скверный! Злой!

– Да кто же это? Кто, рыцари?

Но никто не знал, никто не решался даже догадываться. Мальчики боялись подумать на кого-нибудь. Поступок был слишком гадок, и если бы в нем обвинили невиновного, обида была бы слишком велика.

– Положительно не знаю, кто бы мог это сделать! – произнес Алек, внимательно оглядывая лица столпившихся вокруг него мальчиков. – А ты, Зон, не знаешь? – обратился он к Витику с вопросом.

– Не могу знать.

– А ты, Арся?

– Не знаю!

– А ты, Миля?

– Не знаю тоже!

– А я знаю! – послышался торжествующий голос откуда-то сверху.

Все мальчики, как по команде, подняли головы кверху и взглянули на дерево. Разумеется, на дереве была Женя. Она смотрела весело и лукаво, чему-то улыбаясь.

– Женя знает! Женя всегда все знает! Женя-всезнайка!.. Слезай скорей вниз и говори все, что знаешь! – раздались нетерпеливые голоса.

Дуб зашуршал, листья зашумели, и в одно мгновение Женя была уже на садовой площадке среди своих друзей.

– Ну, Женя! Ну, всезнайка, говори! Говори же!

Мальчики сгорали от нетерпения и прыгали вокруг Жени. Но Женя не обращала на них, казалось, никакого внимания. Она быстрыми шагами прошла площадку, приблизилась к скамейке под развесистым кленом и произнесла холодно и спокойно, глядя в упор на двух пансионеров, сидевших на скамье с книгами на коленях.

– Гога Владин и ты, Никс Гортанов, – это сделали вы!

Оба мальчика разом вскочили со своих мест. Книги выпали у них из рук и тяжело плюхнулись на дорожку.

– Как ты смеешь! – запальчиво закричал Никс. – Как ты смеешь, скверная девчонка!

И, опустив руки в карманы своих клетчатых панталон, принял самый презрительный и негодующий вид.

– Да, как ты смеешь так оскорблять нас обоих! – выступил теперь вперед и Гога, чуть-чуть изменившись в лице.

Мальчик, видимо, храбрился, но руки у него дрожали и глаза бегали во все стороны, как у пойманного зверька.

– Молчи, ты, лгунишка! – презрительно глянула на него Женя. – И ты, клетчатая кукла, тоже молчи! – бросила она негодующе в сторону Никса. – Если у вас нет смелости сознаться, так хоть не лгите!

Она обернулась ко всем мальчикам и закричала своим звонким, далеко слышным голоском:

– Рыцари! Это сделали они: графчик Николай Гортанов и Георгий Владин. Если вы не верите мне, то должны поверить моей сестре Марусе. Моя сестра никогда не врет, рыцари! Вы знаете это. Пусть она подтвердит вам то, что эти мальчики (тут она презрительно мотнула головой в сторону Никса и Гоги) оказались предателями. А теперь позовите сюда Марусю, – заключила она тоном приказа.

Никто, казалось, не посмел ослушаться ее, и в следующую же минуту ее сестра Маруся стояла сконфуженная среди двадцати буйных шалунов, с нетерпением ожидавших от нее показаний.

Маруся была тиха и робка от природы, как овечка. Она во всем отличалась от своей проказницы сестры. Но у девочки было одно огромное достоинство: она никогда не лгала. Не лгала даже в шутку; даже во время игр, которые иногда требовали шуточной лжи, – даже тогда не лгала Маруся.

Как только сестра появилась в саду, Женя бросилась к ней со всех ног.

– Скажи им, Маруся, что ты видела неделю тому назад и что рассказала мне вчера утром, – произнесла она, заглядывая сестре в лицо.

Маруся покраснела. Ее большие кроткие глаза растерянно вскинулись на сестру.

– Ты хочешь знать еще раз о том, что я видела за изгородью сада? – тихо спросила Маруся.

– Да, да! – нетерпеливым хором закричали мальчики и Женя в один голос.

– Это было дней шесть тому назад, – начала своим нежным голосом Маруся, – рано утром. Все мальчики спали, спали также и Женя, и дядя, и Авдотья, и сторожа Мартын и Степаныч, и месье Шарль, и Карл Карлович – словом, все, весь пансион. Только я проснулась, потому что мне показалось, что ястреб спускается к цыплятам. Я вышла в сад и увидела двух мальчиков. Они крались осторожно по дороге прямо к большому дубу, что стоит на перекрестке двух путей, которые ведут к соседним деревням. Мне показалось очень странным, что мальчики встали в такой ранний час и крадутся, как воры. Зачем было мальчикам в такую пору идти, да еще с такой опаской, по дороге? Я стала смотреть. И что же? Они прошли с четверть версты, а может быть, и больше, подошли к дубу. Один из них вынул какую-то бумагу из кармана, другой гвозди и молоток. Они прибили листок к дереву и снова тем же крадущимся шагом пошли обратно. Когда они повернули, я хорошо разглядела их лица. Это были графчик Никс и Гога Владин.

Маруся обвела мальчиков честными, правдивыми глазами. Снова наступило молчание. Оно тянулось минуты две-три. Потом Алек Хорвадзе сурово взглянул на обоих преступников.

– Ну, что? Вы еще будете уверять, что это сделали не вы? – насмешливо обратился он к Гоге и Никсу.

– Не мы! – протянул маленький франт, готовясь огласить пансионский сад громким ревом.

– А ты что ответишь, Георгий Владин? – обратился к его приятелю Алек.

Сердитые, горевшие злыми огоньками глаза Гоги окинули толпу мальчиков недобрым и дерзким взором. Он побледнел немного. Губы его дрогнули. С коротким злым смехом, глядя куда-то в сторону, Гога проговорил:

– Ну да! Это сделал я! Так что же из этого?

– Как, что такое? Что ты сказал? – так и посыпались на Гогу со всех сторон вопросы.

– Я сделал это! – еще более сердито произнес Гога и гордым, надменным взором окинул толпившихся вокруг него пансионеров. – Я написал бумажку и прибил ее… И научил Никса помочь мне в этом… Все я, один я! Потому что я ненавижу вашего мужичонка, которому не может быть места среди нас. Здесь воспитываются граф Никс Гортанов и я, Георгий Владин, и вдруг, рядом с нами, сын каких-то мужиков! Да, мне неприятно, противно это! Я не хочу сидеть рядом с мужиком, спать с ним в одной спальне, учить с ним в классе урок и есть за одним столом. Он серый мужик, пастух, а я благородный мальчик… Да!