Карен Арутюнянц - Иванушка Первый, или Время чародея

– Ты чего, Вань? – спросил Пётр.

Я не ответил. Лёха спрыгнул со стремянки. Он хотел заглянуть мне через плечо, ему ведь тоже стало интересно, что я там рассматриваю, но я быстро свернул этюд в трубочку, подошёл, как зомби, к Петру и сказал:

– Я пойду уже?

Пётр удивился, но особо виду не подал.

«А с другой стороны, – тут же подумал я, – куда я собрался, ничего не узнав?»

Я присел на непослушный стульчик и развернул этюд.

– Это свадьба? – спросил я.

– Свадьба, – ответил Пётр. – Кстати, удачная работа.

– Можно я домой возьму? Я потом верну, – сказал я.

Пётр ещё больше удивился, но, по-моему, даже обрадовался. Он понимал, что со мной творится что-то не то, и не знал, как помочь. Ну а я вроде сам нашёл выход – попросил этюд.

– Да, конечно, – сказал он. – Бери на здоровье.

– Я верну, – повторил я. – Завтра. Или послезавтра.

– Да ничего страшного. Вернёшь, когда получится.

– А это точно свадьба? – спросил я.

– Точно, – ответил Пётр. – Я её зарисовал лет двенадцать-тринадцать назад, если память не изменяет. Любил я тогда технику оттачивать. Стоял, скажем, у ЗАГСа и зарисовывал свадьбы. Иногда получалось подработать. Напишу и предложу купить. Брали с удовольствием, ведь праздник! К тому же, так сказать, культурно изобразили, карандашом. Люди красоту понимали!

– А вы их знали? – спросил я.

– Молодожёнов? Ну как сказать… Иногда совершенно незнакомые попадались. Вот эту невесту, которую ты в руках держишь, знал. С женихом потом познакомился.

– А как их звали, помните? – спросил я, еле сдерживая волнение.

– Невесту – не припомню, а вот жениха – даже очень. Ведь это Соловьёв. Нынешний банкир. Но они расстались чуть ли не на следующий день после свадьбы.

– Я пойду, – снова сказал я.

– С тобой всё нормально? – спросил Пётр.

– Вань, давай вместе, – предложил Лёха.

– Не надо, – попросил я. – Я дойду, не волнуйтесь.

Я шёл по улице и думал: «Лёша соберёт рисунки, ничего страшного. Подберёт и разложит по папкам». Других мыслей у меня в голове не было.

Дома я развернул этюд, положил на стол и разгладил ладонями.

С листа на меня смотрела мама. Она весело улыбалась своему жениху, а тот наклонился к ней, словно хотел сказать что-то очень важное, например: «Я тебя люблю». Я даже услышал, как он это говорит, нежно и уверенно:

– Я тебя люблю, Маша!

А на следующий день они расстались. Что случилось? Зачем они это сделали?

Теперь я понял, почему мама была против того, чтобы я ходил к Глафире.

И только тогда я заметил в уголке листа дату. Год стёрся, но месяц был виден очень хорошо – май. А я родился в декабре. Через семь месяцев.

С кухни донеслись какие-то звуки, и вдруг появилась мама – оказывается, она была дома, а я и не заметил. А следом вышла… Василиса!

– Ванюшка, ты когда пришёл? – засмеялась мама. – А мы тебя и не слышали.

Я, как ни в чём не бывало, свернул этюд в трубочку и сказал спокойно-преспокойно:

– Так я только что вошёл.

– Штирлиц ты наш! – мама снова рассмеялась. – А мы тут с Василисой секретничаем, сейчас ужинать будем. Давай, мужичок, присоединяйся к нам. Ухаживай за дамами!

Я спрятал этюд в ящик своего письменного стола и пошутил:

– Может, ещё за шампанским сбегать?

– Ну ты и нахал! – со смехом ответила мама. – Только ты опоздал, Вань!

– Мы лимонад купили, – улыбнулась Василиса. – И торт!

– Ма-а-аленький такой тортик, как раз на троих, – уточнила мама.

Они снова ушли на кухню, а я прилёг на кровать.

– Что же это творится? – пробормотал я.

Если бы в тот момент на улице заорала тысяча чёрных котов и проехала сотня автомобилей-призраков, я бы и тогда не пошевелился. Не потому, что я потерял интерес к жизни, не потому, что я безвольный человек и у меня опустились руки. Просто я хотел сложить в своём мозгу мозаику и всё понять.

Я бы, может, и понял что-нибудь, но с кухни меня позвали два голоса. Один из них принадлежал маме, а другой – Василисе, девочке в китайских кроссовках. И я не мог не пойти. Я встал. Вздохнул и отправился ухаживать за дамами.

Было весело, очень весело. Мама вспоминала разные истории из своего и моего детства, они с Василисой смеялись, ели торт, запивали лимонадом. Даже я рассказывал анекдоты, но не вспомню какие, а мама с Василисой хохотали долго, аж до слёз. Больше всего их смешило то, что я оставался при этом совершенно серьёзным.

Они умирали от хохота, а я в это время думал об этюде.

Потом мама предложила Василисе остаться у нас ночевать, но Василиса ответила, что скоро бабушка вернётся из больницы и надо прибраться-постираться. Дней-то до её возвращения осталось – всего ничего.

– Проводи Ваську! – шепнула мама, и мы с моей соседкой по парте вышли на улицу.

Василиса с бабушкой жили не очень далеко от нас, минут пятнадцать пешком.

Я не знал, о чём говорить, поэтому мы шли молча. Но с Василисой это получается без особых проблем. Есть люди, с которыми молчать в тягость, Василиса не из таких. Нет, бывало, конечно, когда и она приставала с разговорами, но не в тот вечер.

Неожиданно для самого себя я сказал:

– У меня есть друг Гарик. Он взрослый. Если ему не сделают операцию, он останется инвалидом на всю жизнь. Он альпинист. Сорвался в горах, теперь вот лежит, почти неподвижно. А денег нет. Вернее, он их сам хочет накопить. Но надо много.

Василиса сначала ничего не ответила, а потом сказала:

– Но ведь можно эти деньги собрать.

– Как? – я вздохнул. – Нам не разрешат, мы несовершеннолетние.

– В вашем городе есть волонтёры? – спросила Василиса.

– Да, – ответил я.

– Значит, надо обратиться к ним. Они помогут.

Я проводил Василису до самой калитки, она вбежала в дом и помахала мне из окна.

На следующий день меня снова забрали на съёмки.

Пустырь у заброшенного дома трудно было узнать. Его полностью преобразили декорации замка с башенками и большими воротами. Вокруг суетилась съёмочная группа.

Карякин отвёл меня в сторону и доверительно сказал:

– Ваня, сегодня очень важная сцена. Познакомься. Это твой партнёр, кстати, тёзка.

Из ворот вышел улыбчивый Иван, в прошлый раз он играл правнука Дракулы.

– Ты попал в сказку, – произнёс он с пафосом. – В волшебную страну кино! Сегодня ты злодей, а завтра гном! А я – король, мучаюсь страшной болезнью.

– По сценарию, – продолжил Карякин, – король начал внезапно молодеть! Черты его лица разглаживаются, кожа покрывается румянцем, борода темнеет. Но! Голос, напротив, подвергается безостановочному старению, и король скрипит наподобие телеги, вот-вот развалится. Понятно?

Я кивнул со знанием дела:

– Синдром Гетчинсона-Гилфорда, или детская прогерия. Быстрое старение организма. Я читал в Интернете. Только у короля всё перепуталось, тело молодеет, а голос стареет.