Виталий Бианки - Город и лес у моря (сборник)

Первое издание – в 1923 году в издательстве «Радуга» с рисунками В. Сварога. В V издание (1935 год) автором внесены изменения: по-другому описан момент выпуска на волю казарки и прибавлена новая глава: в собрании сочинений – пятая.

Текст восстановлен по рукописи.

В дневнике писателя сказано, что писал он «Мурзука» пять дней в июне, два дня в августе и с 12 по 15 сентября включительно. Летом 1924 года: «Писалось радостно. В отношении фабулы – ощущение, будто паровоз у тебя сзади и так тебя и прет вперед. Задумалась вещь еще весной, в городе («6 апр. 24 г. был в Зоологическом саду. Вынес очень тяжелое впечатление» – запись в другой тетради), но вся разработка темы здесь, на хуторе Хвата в Бологом. Считаю за подготовку к следующей большой вещи (думаю об Алтае), но несомненно есть и самоценное здесь».

Из письма В. Бианки О. И. Капице из Уральска от 15 июня 1926 года: «…Успех „Мурзука“ меня изумляет… Теперь я крепче обопрусь на своих 3-х китов, на которых строил „Мурзука“:

1) эмоции, 2) фабульность, 3) простота языка».

В 1925 году – первое издание в «Радуге» с рисунками В. Тиморева. Переиздавался отдельной книжкой и в сборниках. «Мурзук» был первым произведением В. Бианки, переведенным на иностранный язык (напечатан в Англии в 1937 году и имел хорошие отзывы). В нашей стране, по библиотечной статистике 1929 года, эта книга была у детей первой по читаемости. Печаталась даже особым шрифтом для слепых.

Много позже, в письме к В. Гарновскому, говоря о писательском труде, В. Бианки замечает: «…Пусть мои первые вещи… и „Мурзук“ кажутся мне теперь совсем наивными, но мне за них нисколько не стыдно, они меня радовали тогда, и я их люблю сейчас… Это доведенные до некой монолитности вещи».

В «Мурзуке» повадки рыси несколько романтизированы, что объясняется не столько стремлением автора к обострению сюжета, сколько недостаточными еще в те годы сведениями в научной литературе об этом редком звере.

При переиздании в 1940-х годах автором были внесены в повесть небольшие изменения.

Текст восстановлен по рукописи.

Написан рассказ в конце 1945 – начале 1946 года в Ленинграде. В это время писатель составлял сборник «Нечаянные встречи» из ряда старых рассказов (раздел «Нехожеными тропами») и двух новых разделов («Задумчивые рассказы» и «Рассказы о тишине»). «Морской чертенок» был помещен автором в начале сборника в виде вступления, а «Чайки на взморье» – как заключение.

Летом 1946 года рассказ был передан по радио.

Основой сюжета послужили впечатления детства автора. В стихотворении В. Бианки «Лебяжье» есть такие строки: «…Пять Братьев. На них / В детстве поймал я морского чертенка».

Рассказ написан в самом начале февраля 1946 года в Ленинграде, использованы впечатления детства автора (см. комментарии к повести «Одинец»). Рассказу был предпослан эпиграф, позже снятый автором: «Что только не лезет в душу и голову от всех этих стихий, как говорят. А стихии: солнце, море, ветер и еще то, чего не выразишь словами и что сильней всех стихий, из чего складывается улыбка жизни: то печальная, то настороженная, то радостная… Борис Житков. Письмо».

Текст восстановлен по рукописи.

На рукописи стоит дата окончания: апрель 1945 года. Заветы (Подмосковье). В том же году автор читал этот рассказ по радио; напечатан был в журнале «Костер».

Текст восстановлен по рукописи.

Закончен рассказ в Ленинграде – 16 декабря 1940 года. На черновой рукописи помечено:

«15/Х-40 г. Михеево». Но еще раньше, зимой 1934/35 года, для будущей повести «Браконьеры» В. Бианки записывает воспоминания о матросском сундучке в волнах Финского залива, о жадном нетерпении мальчика узнать, что в нем. Однако и в октябрьской редакции у рассказа еще не было лирического завершения, благодаря которому этот текст обычно ставится заключающим сборники.

Впервые рассказ был напечатан вместе с «Черноголовкой» в журнале «Литературный современник», № 6 за 1941 год.

Повесть задумана писателем в 1925 году. Написана в Уральске в ноябре – декабре 1926 года.

В марте 1926 года в письме к О. И. Капице: «…Совсем счастлив буду, когда доберусь до своих „Браконьеров“ и „Одинца“. „Браконьеры“ это большая вещь, на 3/4 наполненная воспоминаниями о моем детстве в Лебяжьем, о стоверстном казенном лесе, его зверях и птицах. Тут только фабула выдумана; даже большинство приключений двух героев-мальчиков – факты. „Одинец“ – монография о лосе (как „Мурзук“ монография о рыси), последнем лосе лебяженских лесов, о лосе, переплывшем Финский залив в поисках новых мест, где б не тревожили его вечно люди. Обе эти вещи тесно связаны: жизнь Одинца переплетается с приключениями двух молодых „браконьеров“. Писать эти вещи – для меня большой праздник».

«Браконьеры» – повесть о юности писателя, проведенной в лесах на южном берегу Финского залива, – так и не была написана. Но к впечатлениям юности В. Бианки возвращался постоянно. Многие темы, записанные им для «Браконьеров», стали отдельными рассказами, например: «Птичий язык», «Уммб!», «Чайки на взморье» и др.

И еще несколько выдержек из писем В. Бианки к О. И. Капице конца 1926 года: «Пишу „Одинца“ – рассказ о лосе. Пишу захлебываясь. Увлекает и фабула, и то, что ярко вспоминаются встречи с лосями, охота, мой чудесный лосенок, пойманный и вскормленный своими руками… В „Одинце“ много для меня нового, мне особенно приятно вспомнить лесные дебри тут, среди голой степи, – я впервые, кажется, разрешил себе откровенный романтизм, не считаясь ни с чем и ни с кем, и я даже не очень преувеличу, если скажу, что я сейчас живу этой вещью. Чувствую, как она растет и крепнет во мне, а ведь когда я ее начинал – я ее ровно 7 раз начинал с первого слова, – я думал, что она будет не больше печатного листа…»

В письме к Е. Приваловой в январе 1927 года В. Бианки пишет: «…Я совсем не думаю, что „Одинец“ так хорош, как пишете о нем Вы… Ведь я писал его сплеча, не отделывая, не правя его. (Успею потом.) Писал от души, ни на кого и ни на что не обращая внимания… После этой вещи я как выпотрошенный. В первый раз разрешил себе писать так, как хочется. „Одинец“ – это эскиз к „Браконьерам“… Примусь за „Браконьеров“. Вещь большая и сложная».

В марте 1927 года О. И. Капице: «В „Одинце“ линия фабулы ломаная, с поворотами, тупыми и острыми углами и без точки там, где точка казалась бы необходима. А это последнее окрашивает в другой смысл все уже рассказанное… Кончаю переделывать „Одинца“. От прежней голубоглазой девы ничего не осталось. Но дева есть. Она провинциалка и ненавидит убивающих зверей. Теперь, каж[ется], она получила свои raison d’etre. Я все же полагаю, что лет через 10 о людях писать буду. Кой в чем я очень упрям».