Ганна Ожоговская - Не голова, а компьютер

— Дай хоть половинку, попробовать, какая она на вкус!

— Отвяжись!

— Мама правду сказала: бесхарактерный ты. Тряпка! — выпаливает Петрик, из предосторожности отступая к двери. — Жадина! У самого вон сколько жвачки, а ему половинки жалко… Жадина!

— Ты у меня сейчас получишь! — угрожающе поднимает Марцин толстую книгу, и Петрик моментально скрывается за дверью.

«Никакой я не жадина, — оправдывается Марцин сам перед собой, — эти две лишние мне необходимы, чтобы закалить волю. Не жевать жвачку, когда ее нет, всякий дурак сумеет. А вот когда она есть, руки сами тянутся достать ее из кармана, развернуть и в рот положить. Тут-то и нужна сила воли. Захочу и буду как мамин дедушка, этот, как они говорят, «благороднейший человек с железным характером». — Марцин взглянул на выцветшую фотографию в простенке между окнами. — Жалко, что он в конфедератке, не видно, какая прическа у него…»

Вид у Костика был такой разочарованный, когда Марцин отдал ему только пять злотых, что Марцину стало не по себе.

— Остальное в понедельник отдам, — промямлил он, — потому что… понимаешь, в нашем киоске по пять штук только продают, пачками… — напропалую врал он, зная, что Костик никогда жевательную резинку не покупает. — Знаешь, Казик прямо остолбенел, когда я ему жвачку отдавал. Не ожидал, что отдам так скоро. А Бирюк хапнул и пригрозил еще, что припомнит мне это. Потеха, верно?

— А с этими тремя что ты собираешься делать? — спросил Костик, упустив из виду, что Марцин не только проигрывает жвачку, но и сам ее жует.

— Не знаю… А тебе обязательно сегодня нужны деньги?

— Да нет… Но сам знаешь, деньги всегда нужны, — уклончиво ответил Костик, рассчитывавший выпросить у матери еще два злотых и сходить в кино.

Суббота — самый приятный день. Уже с утра живешь ожиданием вечера — единственного в неделю, когда можно сказать себе: «Завтра не надо идти в школу». И кажется, свободного времени — вагон, делай что хочешь. Уроки, само собой, откладываются на потом, хотя родители на этот счет придерживаются другого мнения. Но надо быть последним слюнтяем и недотепой, чтобы не отбояриться в субботу от уроков. И лишь в воскресенье вечером, когда невозможно оторваться от интересной книжки или нестерпимо хочется заняться чем-то, не имеющим никакого отношения к школьным занятиям, начинаешь жалеть, что не послушался и не сделал уроков накануне.

Досконально изучив витрину спортивного магазина, Марцин с Костиком отправились на Центральный вокзал. Костик то и дело спрашивал, который час: беспокоился, что поздно вернется.

— Заладил: «который час» да «который час»! — разозлился Марцин. — Ты что, забыл, что сегодня суббота?

— То-то и оно, что не забыл! — оправдывался Костик. — Мама по субботам делает уборку и готовит обед на воскресенье.

— Ну и что? Подумаешь! У нас та же картина! Но при чем тут я? От этой неблагодарной работы я давно уже научился отлынивать. И ты не давайся, не то заездят совсем. У тебя старшая сестра есть, пусть она и вкалывает! Нечего ей на тебя все взваливать, как тогда с бельем. Не будь дураком! Должна же быть на свете справедливость!

Костик вздохнул.

— Эх, ты, маменькин сынок! Паинька! Чем вздыхать, айда лучше на перрон! Там всегда есть на что поглядеть.

— Ладно, — согласился Костик, — только потом сразу же домой. А то, если Алиция отправилась на свидание, маме придется самой все делать.

По широкой лестнице они спустились в зал, где билетные кассы. Ну и столпотворение! Дверь на перрон настежь. Все снуют туда-сюда, спешат, суетятся. Мальчики отошли в сторонку, к газетному киоску, чтобы их не затолкали, и с замиранием сердца следили оттуда за автоматическими дверями отходящей электрички. Им казалось, вот-вот кого-нибудь прихлопнет, но в последнюю минуту напиравшая толпа отступила, а стоявшие одной ногой на подножке каким-то чудом втиснулись в битком набитый вагон.

— Глянь-ка, Томаш идет! — толкнул Марцина Костик.

И в самом деле, к киоску с чемоданом в руке подошел географ, не заметив ребят. К нему подбежала какая-то женщина.

— Добрый день! — сказала она. — Что вас вынуждает покинуть любимую столицу?

— Добрый день! Да вот решил немного проветриться. В Италию собрался, дочку проведать. Давненько мы с ней не видались.

Под натиском выплеснувшейся из поезда толпы пассажиров географ и его знакомая придвинулись к ребятам. Марцин с Костиком юркнули в толпу и выбежали на улицу.

— Ну что? Скажешь, нюха у меня нет? Не зря я затащил тебя на вокзал? — торжествовал Марцин. — С географией теперь до конца года покончено! Томаш вернется нескоро. Билет в Италию бешеных денег стоит. Надо же, ни словом не заикнулся, что в такое дальнее путешествие отправляется.

— Сказал бы, никто бы не стал географию учить, — резонно заметил Костик. — А так смотался потихоньку, и к понедельнику ребята все равно вызубрят. Небось полвоскресенья будут по карте путешествовать.

— Фиг с маслом! Я лично не буду! И ты тоже! Бирюк! А, Бирюк! — закричал вдруг Марцин, увидев Бирюковского, который шел ко Дворцу культуры.

— Чего глотку дерешь? — приостановился Бирюк, всем своим видом показывая, что не намерен долго разговаривать.

— Сколько за хорошую новость дашь?

— Три раза по шее. И еще разок впридачу! Ну, говори скорей, я в бассейн опаздываю.

— А я и не знал, что ты ходишь в бассейн, — удивился Марцин.

— Много будешь знать, скоро состаришься! Выкладывай свою новость!

— Томаш уехал. Географии не будет до конца года.

— Откуда ты знаешь?

— Мы с Костиком только что с вокзала — его на поезд проводили, — не моргнув глазом, врал Марцин. — Чемоданище у него не в подъем! Наверно, на все лето укатил. К дочке, в Италию.

— Правда? — обрадовался Бирюковский. — А вы не разыгрываете меня? Костик, дай честное слово!

— Честное слово! Томаш сам сказал.

— Тогда почему же он не сказал ничего на последнем уроке?

— А зачем ему говорить? Он и с нас слово взял, что мы никому не скажем до понедельника, — заливал Марцин. — Чтобы ребята назубок знали материал.

— А вам почему же сказал? Вы что, и так все знаете? — спросил с насмешкой Бирюк, все еще не веря такому счастью.

— У него другого выхода не было: мы на перроне его застукали. Он стоял с какой-то женщиной и рассказывал, что в Италию едет проведать дочку, с которой десять лет почти не виделся и очень соскучился по ней. А когда прощался, у него на глазах слезы были. Ей-богу, не вру, не сойти мне с этого места… Как-никак Италия далеко, и у него слезы так и…

— Ну да?! — поразился Бирюк. — Слезы, говоришь? Сколько лет его знаю, никогда не видел, чтобы он плакал. Я думал, он железобетонный, и вдруг — на тебе: слезы… Ну спасибо, что сказали! Завтра на весь день на Вислу закачусь. Привет!