Сергей Иванов - Тринадцатый год жизни

Вдруг словно что-то подтолкнуло её глянуть в стеклянную террасную стену. Лужайка перед окнами уже вся была выкошена до последней былиночки. Дядя Веня, словно после боя, вытирал своё оружие пучком только что сваленной травы.

Стелла быстро вышла на крыльцо. Освобождённые от плена флоксы сверкали вдоль дорожки и были хороши до слёз. Их когда-то сажали Горины родители. И флоксы всё расцветали с тех пор — многолетние растения. Они начинались от снежных и потом розовели, краснели от куста к кусту, становились уже тёмно-бордовые, почти чёрные. Так задумала когда-то Горина мама. Стелла никогда не видела её. А уж Ванька и тем более.

Сейчас она смотрела мимо флоксовых красот на вырезанный под корень участок перед окнами.

Там, в углу у забора, должен был стоять Хаджи-Мурат.

Стелла пошла к тому месту, чувствуя сквозь тонкие тапки мстительную колючесть только что родившихся травяных пеньков. Она стала искать Хаджи-Мурата, высокий старый татарник. Его показал ей Гора ещё в начале лета. Хаджи-Мурат был молодой, с нераспустившимися бутонами. Ванька спросил:

— А почему Хаджи-Мурат?

И Гора ответил:

— После узнаешь…

Ванька забыл на другой день. А Стелла нет!

И вот сегодня, в последнее утро, даже не взглянула на него… А что я могла бы сделать, подумала она… Что сделать?! Да очень просто: попросить дядю Веню, наврать что-нибудь про гербарий. Но она не вспомнила, вот в чём дело.

Она опять стала искать Хаджи-Мурата среди ровных строчек скошенной травы. И не могла найти. Наверное, дядя Веня выкинул его, чтобы корова потом не наколола себе губы. Стелла постояла над тем местом, где он рос… ну и что особенного! Это она подумала, потому что ей нельзя было ни заплакать, ни уйти куда-нибудь — тихо посидеть одной. Ей следовало отправляться на воскресный завтрак. Это уж был закон. Ненарушимый…

Зачем-то она обернулась.

Гора смотрел на неё из окна своего кабинета.

«Надо же, — подумала она, — я как дядя Веня: на меня посмотрят, а я оборачиваюсь».

И тут же Нина крикнула:

— Гора, Стрелка! Ну где вы там? Завтракать!

— Идём, Ниночка! — тоже крикнула Стелла, а сама продолжала смотреть на Гору.

Около речки был самодельный как бы стадиончик. И там они с Ваней играли в футбол. Ванька тренировал удар, а Стелла была на воротах.

Так вышло, что дачные их знакомые разъехались. Одни на юга, другие в лагерь на третью смену. И когда последняя Стеллина полуподружка сбежала в Москву, уж ничего не оставалось, как соглашаться на футбол.

День был паркий, небо в молочном тумане. Августовской прозрачной прохлады всё не наступало. А может, её и вовсе не предполагалось в этом году, и сразу должны были начаться ветры с дождём.

Но пока что парило, играть не хотелось. Они сидели на траве перед воротами.

— Стел, а ты кого больше любишь? Гору или Нину?

Нет, он знал, конечно, Ванька, что Гора ей неродной отец, но… вроде и не знал: как говорится, не брал в голову. Всё же Стелла ясно почувствовала неловкость происходящего, замялась с ответом. Трясогузка бегала по тому берегу узенькой речки — взад-вперёд, взад-вперёд — так же суетливо, как беспокойство по Стеллиной душе.

Но оказывается, ему и не требовалось ответа. Он сам хотел говорить, своё. И продолжал:

— А я, например, Нину больше люблю!

Зачем завёл он этот разговор, зачем признавался?.. Глубокого замысла тут ждать не приходилось. Подумаешь, восьмилетний братишка — сказал, да и всё… Гора его высмеивает, но сдерзить в ответ Ванька не может, потому что Гора его смешно высмеивает, а у Ваньки есть чувство юмора. И он молчит… А внутри копится! И вот теперь хоть как, а всё же отомстил.

Стараясь как-то защитить отца, она сказала:

— А я больше Гору люблю!

Улыбнулась брату с шутливой ехидностью. И вдруг поняла, что нечаянно сказала правду.

Переглянулась с Ваней — и будто искра между ними проскочила. На секунду что-то очень важное они узнали друг про друга. И забыли…

«Потому что живём в каком-то полусне», — подумала Стелла. И сама удивилась: в каком ещё полусне? Наверно, просто парко сегодня… Встала сколь смогла бодро:

— А спорим, из пяти ни разу не забьёшь!

Однако она была очень права две секунды назад. Медленное мелькание синих летних дней, кругом, куда ни глянь, ровное счастье, спокойное, одинаковое. Правда, как в полусне… Хорошо это для человека, плохо? Не ответишь. Так есть.

И от этого скоро им суждено было проснуться — Стелле и Ване Романовым. Но не сейчас ещё. Пока оно продолжалось последние дни. И думаешь иной раз в предчувствии: быстрей бы уж конец, быстрей бы начало того, трудного. Но от нас ничего не зависит.

С недавних пор у неё появилась такая привилегия двенадцатилетней полувзрослой дочери: время от времени, когда не было настроения для семейных общений, она могла сказаться больной и уйти к себе в светёлку.

— Стрелка, ужинать!

— А я нездорова, — скажет она с особой, театральной холодностью. Хотя — за что людей зря холодить?

— Это серьёзно или?..

Не отвечает, идёт вверх по лестнице. Но ступени скрипят выразительно. Эти ступени, как клавиши, на них можно почти играть. Помните, такие были в «Снежной королеве». Но то сказка, а это правда.

— Ох, Стелла! Много на себя берёшь!

Последние эти слова вытерпеть, и весь вечер до утра она может быть абсолютно одинока.

Даже иной раз бывает жалко, что стала такой независимой. Раньше проще жилось — Нина возьмёт за руку, вернёт к столу: «Молчи и ешь!» А теперь она такая вельможная, важная — дальше некуда. Вот ушла, а возвращаться стыдно… И сидит.

Но в её комнате сидеть как раз неудобно. Окно слишком высоко. И Стелла решается на некий не совсем вельможистый поступок. Тихо снимает туфли, берёт их в руки, как это делалось в книжках про Оливера Твиста или Тома Сойера, босиком ступает по громкоговорительным половицам… Здесь надо очень чувствовать, на какую дощечку нажать голым пальцем. Хотя… они на террасе такого телевизора распустили, хоть святых выноси!

Привидением пробирается она в комнату младшего брата. Выходит на балкон. Тишина, осенние берёзы. В небесное оконце меж их крон прицелился телескоп. Наконец распогодилось, тусклая вата ушла. Ранний вечер. Небо чистое, серое, звёздное. Хочется сесть на низкую скамеечку к телескопу. В него как заглянешь — не оторвёшься! А кто не заглядывал туда, тому не понять, что действительно значат слова: «звёздное небо»… Однако не до того сейчас!

Она поворачивается спиной к подзорной трубе. Лицом к уже опустевшей по-августовски дачной улице. Когда улица в дачном посёлке пустеет, она всё равно что лес, не правда ли?