Эдуард Веркин - Мертвец

Вот вся неделя прошла вообще никак: ходили на работу, а после работы ничего не делали. Нет, делали, конечно, была тысяча каких-то пустых дел, а на самом деле — ничего. А если это ничего умножить на двадцать лет, то многие начинают задуриваться. Те, кто покрепче, уезжают в Кострому, на работу там устраиваются или в химдым поступают, а из Костромы уже и в Москву можно.

Наверное, я тоже хочу уехать.

Я об этом ещё не задумывался конкретно, но хочу. И даже не из-за каких-то там перспектив, а так. Отсюда. И подальше. Мне вообще хочется подальше. Особенно когда так пахнет котлетами.

Суббота. У матери выходной. Она что-то жарила, варила и отбивала, пахло не только по всему большому дому, но и ко мне залетало. Котлеты. Вчера бабушка принесла двух кроликов, теперь из них приготовлялись диетические котлеты, в больнице ведь надлежит диетически питаться, так здоровье восстановится скорее. И пироги, судя по запаху, пеклись. С капустой. И с яйцами, не диетические совсем. Одним словом, готовился большой поход в больницу. Так сказать, к одру. То есть, тьфу-тьфу-тьфу, к постели больного.

Даже Сенька и тот в подготовке участвовал — тёр морковь. В результате этих кулинарных манипуляций все окрестности здорово пропахли едой, а у меня не было аппетита, так что я даже забрался на чердак, там пахло больше пылью и осиным гнездом под потолком, размером с арбуз.

На чердаке есть небольшое оконце, из него видно только небо и рябину. Рядом с оконцем я поставил старое кресло, хотел посидеть немного, но глянул на буфет. И тут же вспомнил про свою идею.

А почему нет, собственно? Делать всё равно нечего.

Я быстренько сбегал на чердак, собрался, осторожно вылез из дома и попытался скрыться через свой излюбленный тайный ход.

Куда? — из-за угла высунулся Сенька.

Туда, — ответил я.

К старпёру не пойдёшь?

Уже ходил.

Смотри, лишит наследства, — осклабился Сенька.

Я не стал спорить, сорвал зелёную картошку

и пульнул в брата. Попал удачно, в лоб. Сенька тоже метнул картошку в ответ, но промазал.

Ну ты, бразильская свинья... — начал ругаться Сенька.

Однако я запустил ещё одну картошку. И снова попал.

Ма! — завопил предательский Сенька. — А он уходить собирается!

Мать немедленно появилась в окне. В руке чеснокодав.

Ты куда? — спросила она. — Мы отца хотим навестить.

Я не могу, — сразу же ответил я.

Почему это?

Мы с Денисом договорились встретиться, — тут же соврал я. — Хотим пойти покупаться...

Покупаться! — возмутился Сенька. — Вчера покупаешься, мы идём к отцу! У тебя совесть вообще есть?! Отец, он, можно сказать...

Ему не хотелось тащить еду. Всё очень просто.

Пусть идёт, — остановила его мать.

Сенька злобно харкнул в мою сторону. Не дохаркнул.

Я ушёл. Ни к какому Денису я не собирался идти. Надо было заглянуть в школу, кое-что сделать. Да и просто погулять.

В парке никого не было, только сосны скрипели. Я побродил немного возле эстрады, потом лёг на скамейку и ленился, наверное, с полчаса. Лениться очень полезно, тот, кто регулярно ленится, живёт гораздо дольше — у него организм отдыхает и самовосстанавливается. И сосуды в мозгу прочищаются. Я валялся на скамейке, слушал, как скрипят сосны. Мимо проковылял незнакомый алкаш, потом появился Розгин со своей дрессированной овчаркой и продолжил её дрессировать. Мне показалось, что он учит свою собаку искать грибы. Розгин свистел в свисток, вскрикивал, ругался и вообще шумел, мне эта активность надоела, и я отправился в школу.

В школе было по-летнему пусто. Из спортзала доносился грохот и кряканье — тренировались гиревики, у них скоро какая-то гиревая олимпиада. Вообще, гиря — самый демократичный вид спорта. Демократичнее его только шахматы: гиря стоит полторы тысячи, а шахматы всего двести рублей.

Мастерские находились рядом с актовым залом. Когда-то в актовом зале нашей школы чуть не побывала Валентина Терешкова, в зале всё подготовили, даже портрет на стене. Но она не приехала, что-то с машиной стряслось. С тех пор зал не ремонтировали, но он хорошо сохранился.

Дверь в мастерские была открыта. Пахло опилками, и железными, и деревянными. Геннадий Иванович сидел на стуле и задумчиво читал старый учебник по радиоэлектронике. Рядом на верстаке стоял здоровенный прибор с экраном и многочисленными ручками и тумблерами. Вокруг с хищными лицами кружились два очкарика с отвёртками из радиокружка.

Эти радиоэлектронщики всё время что-то разбирали, собирали, паяли, пожары устраивали. Но с пользой это у них получалось. Многие в политехнические вузы поступали, а в прошлом году Двойцов собрал самодельный компьютер даже. Правда, компьютер этот можно было только включать и выключать, но дизайн удался, такой техностильный, что его купила московская кинокомпания для съёмок фантастического триллера. Теперь Двойцов работал над действующей моделью компьютера.

Здравствуйте, — сказал я.

Радиоэлектронщики не обратили на меня никакого внимания, муроды, а Геннадий Иванович обернулся.

Привет, Никита, — кивнул он. — Тебе что надо?

Вообще у нас с ним хорошие отношения, Геннадий

Иванович обладает главным достоинством настоящего учителя — он помнит всех своих учеников. Или по именам, или по фамилиям. Это ученики ценят. Я вот ценю.

У тебя какие-то затруднения? — Геннадий Иванович поглядел на меня поверх очков.

-Да.

Радиоэлектронщики вдруг разом подняли свой прибор и потащили его из мастерских.

Что это? — спросил я. — Боеголовка?

Сейсмограф.

Сейсмограф?

Сейсмографа я не ожидал. Хотя зря, наверное, Геннадий Иванович — человек широкий, в смысле интересы у него самые неожиданные. И ученики у него точно такие же, хотя их и мало. Ну кто, скажите, будет изобретать сейсмограф в наших краях?

А они изобретают.

Угу, — подтвердил Геннадий Иванович. — Изобретаем.

С чего это вдруг?

Актуальное дело. В последнее время сплошные землетрясения, сплошные цунами, ты что, телевизор не смотришь?

Я пожал плечами.

А предсказывать землетрясения не умеют. Вот мы и решили изобрести.

Масштабно, подумал я. Нобелевскую премию получат. Геннадий Иванович взойдёт на чёрную трибуну в чёрном блестящем фраке и пошлёт воздушный поцелуй шведской королеве...

Мне стало завидно.

Очень интересная идея у ребят. — Геннадий Иванович поглядел зачем-то в окно. — Такая свежая, я даже не ожидал...

Геннадий Иванович поднялся со стула и приблизился к окну.

А если не получится? — спросил я. — Ну, этот, сейсмограф?

Скорее всего, не получится. Но шанс есть. Разве важно — получится или не получится? В жизни необходимо чем-то заниматься.

Геннадий Иванович выглянул на улицу.

Ну да. В жизни надо чем-то заниматься. Я тоже ходил в его кружок. Правда, не в радиоэлектронный, а в фото. Наверное, месяца три. Пока не понял, что не гожусь я в фотографы. И я бросил. А Геннадий Иванович совершенно не обиделся. Это мне тоже в Геннадии Ивановиче нравилось.