Эдуард Веркин - Мертвец

А почему твой брат больше не заходит? — спросил он.

Зачем?

Ну как зачем, на кружок.

На фотографический?

То, что Сенька занимается в фотографическом кружке, я мог допустить, фотография в похоронном деле — важная вещь.

Нет, он тоже радиоэлектроникой занимался.

Сенька — радиоэлектроникой?! — удивился я.

Вот так. Оказывается, мой брат не только гробовщик, он ещё и Попов в молодые годы.

У него сейчас дел много, — сказал я. — Много работы.

Геннадий Иванович кивнул.

Появился юный радиоэлектронщик. Он тащил перед собой чёрную шестнадцатикилограммовую гирю, видимо из спортзала, краснел лицом и обливался потом. Мне вдруг захотелось, чтобы он уронил эту гирю на ногу и раздробил себе пальцы. Нет, я никакой неприязни к этому научному работнику не испытывал, но просто это наверняка было бы весело.

Радиоэлектронщик поставил гирю на подоконник и спросил в окно:

Готов?

И сразу же толкнул гирю в круглый бок. Гиря бумкнула. Видимо, так они проверяли работоспособность своего агрегата.

Ты чего-то спросить хотел?

Я достал из сумки ошейник.

Ого! — удивился Геннадий Иванович. — Забавная вещица.

Забавная?

Весьма... — Геннадий Иванович взял ошейник и принялся его разглядывать. — Очень, очень интересная вещь. Погляди вот на замок.

Я вот про замок и хотел спросить. Я хочу этот ошейник подарить на день рождения одной девушке...

Геннадий Иванович поглядел на меня непонимающе.

Нет, вы не так подумали. Я не девушке ошейник хочу подарить, а её собаке. А ключ куда-то потерялся. Вот я и подумал, что, может быть, вы посмотрите...

Посмотрю... — Геннадий Иванович достал лупу с фонариком и стал разглядывать ошейник уже вооружённым взглядом.

Пойдём лучше ко мне, там поглядим...

Геннадий Иванович пригласил меня в свою каморку, ввинтил яркую лампочку, положил ошейник на стол, открыл нижний ящик стола. Ящик был забит ключами. Разных размеров, форм, расцветок. Там были тысячи ключей; наверное, Геннадий Иванович собирал их целую жизнь. Он достал жестяную коробку, вытряхнул на стол. Образовалась пирамидка блестящих маленьких ключиков, такие бывают у чемоданных замков, Геннадий Иванович принялся их быстро сортировать и нашёл ключик с какой-то кривой загогулиной. Капнул на него чуточку масла, вставил в замок ошейника и нажал. Замок щёлкнул, и ошейник расстегнулся.

Ну вот, — Геннадий Иванович протянул мне ключик, — держи...

Спасибо.

Но тут ещё кое-что. — Геннадий Иванович продолжал разглядывать ошейник. — Интересная штукенция...

Геннадий Иванович снял с полки коробочку в потёртом чёрном бархате. В коробочке обнаружились тонкие и чрезвычайно блестящие инструменты, мне даже показалось, что хирургические. Трудовик взял один, похожий на длинную иглу, принялся ворочать ею в ошейнике и рассказывать:

Сам ошейник железный. Металл твёрдый, но одновременно и мягкий, скорее всего, это латунь. Поверх металла ошейник покрыт толстой кожей, наверное воловьей. Очень толстая и очень дорогая кожа, сейчас такую найти трудно. Но это ещё не всё, поверх этой кожи ещё один слой плетёной кожи. Тонкая и кропотливая работа, такой ошейник немало стоит. И стоил. Отличная работа. Откуда он у тебя?

На чердаке нашёл, — признался я. — В старом доме. В своём в смысле доме.

Ты где живёшь?

На Сорок лет Октября. Дом тридцать два.

Дом такой с наличниками?

Ага. Но он не наш, мы его давно ещё купили.

Геннадий Иванович задумался, явно что-то вспоминая.

Там раньше жил старый учитель, — сказал он. — Историк. Я ещё у него учился... ну, и многие. Интересный дядька был.

Геннадий Иванович улыбнулся.

Интересный. Рассказывал нам про клад Пугачёва.

Про что?

Про клад Пугачёва. Емельяна Пугачёва, бунтовщика. Его отряды проходили через наши места, а учитель верил, что они оставили здесь своё золото. Сказка, конечно...

Почему?

Отряды Пугачёва никогда здесь не были. Это легенда. А что касается ошейника... Вполне может быть, что это на самом деле вещь старого учителя. Ну, теперь твоя, конечно. Вообще, наш учитель воевал в Германии, много оттуда привёз разного. Помню одни часы...

Может, и ошейник немецкий? — перебил я воспоминания славного детства.

Нет, ошейник наш, немцы так не делают... Наш, но очень старый. Вполне может быть, девятнадцатый век даже. Ручная работа. Причём с секретом. Вот гляди сюда.

Геннадий Иванович сдвинул немного в сторону плетёную кожу, и под ней обнаружилась небольшая дверка.

Что это? — Я был вообще-то поражён.

В голове у меня мгновенно промелькнули всевозможные предметы, приводившие к нахождениям немалых кладов. Золотые жуки, потайные кружки, кортики, фуражки, пепельницы и столешницы. В собачьем ошейнике никто сокровища ещё не находил.

Сейчас откроем... — Геннадий Иванович извлёк из воротника булавку и осторожно поддел дверку.

За дверкой ничего не обнаружилось. Пустота. Какой-то хлам, похожий на истлевшую траву.

Нету ничего... — разочарованно сказал я.

Думал, драгоценности здесь? — улыбнулся трудовик.

Ну как... Хорошо бы. Находят ведь клады...

Скорее всего, это не для кладов, — сказал Геннадий Иванович. — Мне кажется, что в этом тайнике передавались записки. Какая-то большая собака, ну, например, сенбернар, работала почтальоном. А в ошейнике носила ценные документы или письма влюблённых. Так что можешь считать, что это историческая вещь.

Геннадий Иванович вернул мне ошейник. Я думал, что сейчас он спросит у меня про отца и мне придётся что-то соврать, а врать трудовику не хотелось.

Спасибо, Геннадий Иванович, — сказал я.

На здоровье. — Трудовик принялся собирать ключи обратно. — Приходи.

Да, зайду обязательно.

Геннадий Иванович с сомнением покачал головой.

Я удалился. Навстречу мне по лестнице шагал радиоэлектронщик с гирей, на лице у него было написано страдание. А правильно — не изобретай сейсмограф, не в Японии живёшь.

Возле краеведческого музея грустно мялась привязанная к шлагбауму Катькина лошадь. Значит, Катька на месте. У неё велосипед хороший есть, но иногда она и на лошади рассекает.

Вообще по субботам Катька всегда в музее, ходит сюда как на работу. Да почему «как», на самом деле на работу, она там числится каким-то хранителем. Хранит бесценные прялки и плошки.

Двери, конечно, открыты: в храм культуры всегда должны быть открыты двери — вдруг кто решит приобщиться? Желающих, конечно, немного — местные уже по двадцать раз в музее побывали, приезжие редко приезжают, иностранцам пока не сезон. А вывеска тем не менее и по-нашему и по-английски написана. Катька английский учит. И ещё что-то учит. И ещё чем-то занимается. В жизни нужно быть успешным, так она говорит и старается. У неё даже лицо уже немного изменилось, стало как-то тоньше. Очки иногда надевать стала, мне кажется, очки ей очень идут. Очки и когда волосы в хвост собирает.