Людмила Раскина - Былое и думы собаки Диты

Кухня у нас тоже деревянная, пристроенная, а одна стенка осталась от «старого» дома. Ма ее побелила и даже попыталась сделать вид, как будто это бок расписной украинской печки, — все по тому же журналу «Наука и жизнь», раздел «Маленькие хитрости». Она взяла небольшой кочан капусты, разрезала его пополам и стала обмакивать его в красную краску и шлепать им по беленой стенке — должны были получиться красные розы. Но то ли краска была жидковата, то ли Ма не очень сноровиста, то ли вообще в этих «Маленьких хитростях» самую главную хитрость упомянуть забыли, но краска потекла, и кляксы на стенке даже отдаленно не походили на розы.

Пришлось Ма делать другой вид — где-то мазнула желтым, чуть-чуть добавила зеленого и заявила, что это — «абстрактная настенная живопись», «пестрое пятно» в кухонном интерьере.

Я, конечно, люблю Ма, но к этому «пестрому пятну» долго привыкала и первое время на него лаяла.

А Ма не унывала, она дополнила интерьер «деревенскими» в оборочку занавесками: мелкие красные розочки по белому полю — все-таки розочки! — на холодильнике встал самовар, а над корзиной с овощами повис пестрый деревянный петух с распластанными крыльями. Па повесил над столом лампу с большим матовым абажуром, и когда нет наплыва гостей, лучшего места для задушевной застольной беседы и представить себе невозможно.

Но особенный восторг у посетителей вызывает Рыжушин «верх». «Благородная простота», как сказал все тот же заморский гость. Стены, пол, потолок — все дерево, тускло поблескивающее олифой. В глубине, у стен, стоят две узенькие кушетки с пестрыми накидками, между ними журнальный столик с глиняным горшком с цветами, вокруг него три пуфика, которые Ма «сообразила» из диванных подушек, обила дедовской зеленой бархатной занавеской с бомбошками, а Па приделал к пуфикам ножки.

В одном углу над кушеткой нависает толстый разлапистый сук — Па принес его из леса, очистил и сделал из него светильник.

В углу у окна — письменный стол, на нем проигрыватель, а на стене — самодельные полки с книгами. Рядом с окном — стеклянная дверь на глубокую лоджию, на ней диванчик и кресло.

Поздним вечером, после долгого хлопотного дня Рыжуша уходит к себе наверх. Перед сном она любит забраться с ногами на диванчик на лоджийке и слушать музыку. Вокруг нее, над ней — ничего, кроме звездного неба и верхушек берез, подсвеченных снизу светом с террасы. Там Ма раскладывает за столом пасьянс и тоже слушает музыку.

Па сидит на террасе в «мастодонте» и курит. Ба давно уже выключила телевизор и спит у себя в «светлице».

Я становлюсь перед Па и тихонько гавкаю: пора и честь знать! Поздно уже! Па улыбается, гасит сигарету и уходит в «мокрицу».

Я забираюсь в его кресло и уютно сворачиваюсь в клубок — это мое время!

Утром первым встает Па. Сидя в «мастодонте», он выкуривает свою первую сигарету, я провожаю его в гараж и возвращаюсь за Ма.

Ма всегда просыпается тяжело, но на даче она вскакивает как молния, накидывает халат прямо на ночную рубашку и летит осматривать свои грядки. Некоторое время оттуда доносятся восторженные восклицания, и наконец она появляется с двумя-тремя огурчиками в руках… Ну, скажу я вам: на это стоит посмотреть!

Па по такому случаю вылезает из гаража и начинает цитировать О’Генри (это такой писатель). Так вот, этот О’Генри, оказывается, написал, что женщина бывает счастлива три раза в жизни: в день конфирмации (не знаю, что это такое), в день свадьбы и когда выходит из своего огорода с захваченной там соседской курицей в руках. Па думает, что О’Генри ошибся в счете, потому что не видел Ма с огурцами.

А субботнее утро набирает силу: визжит строгальный станок — строится Тарина половина дачи, Тарь с Па прокладывают водопроводные трубы — в доме и на участке будет вода, а в старой половине дома — и отопление, на огороде красуется «дворец китайского императора» — это Тарь сделал парник для огурцов в виде домика, похожего на пагоду.

И ведь что удивительно: Тари из своего «китайского» парника таскают огурцы ведрами, и что? А ничего!

У Таря на лице написано только, что это простой технологический процесс сбора урожая, а у Ани на лице: «Господи! Когда же я это все переработаю? И банок у меня мало! И крышек может не хватить!»

И только у Ма с ее парой огурцов — чистая, не замутненная никакими практическими соображениями радость поиска и находки!

Через некоторое время Аня кричит Ба через стенку в кухне:

— Белла Владимировна! Я вам там, на крыльце, огурцы поставила!

Вот теперь радуется Ба.

Часов в одиннадцать появляются первые гости: звякает щеколда калитки и раздается крик:

— Уберите собаку!

Я с лаем стремительно лечу на зов — должна же я поздороваться с родственниками и заодно обнюхать их сумки. Это Кларуня с Изюней и Софочкой, они машут руками, кружатся на месте, но от меня не увернешься! После меня уже спокойно перецеловываются все остальные. Потом «дачники», хозяева то есть, расходятся по рабочим местам.

Ма кричит уже из огорода:

— Располагайтесь! Отдыхайте! Помогать не надо! Только меня не трогайте!

На террасе гостей встречает Ба, а я иду прямо на кухню — знаю, они сейчас переоденутся в «дачное», Изя пойдет к Ма:

— Ну, что тебе тяжелого нужно сделать?

А Кларуня — на кухню, выкладывать разные вкусности: жареную рыбу, свои знаменитые творожные «кларунчики». Там я ее и поджидаю.

После этого щеколда звякает почти непрерывно. «Гости пошли косяком» (Па). Ма с Рыжушей выносят на газон складные кресла, расстилают на травке под кустами подстилки — гости разоблачаются, располагаются, загорают, беседуют, заполняют весь дом.

— Не обращайте на нас внимания! Работайте! Работайте! — кричат они дачникам. — Мы сами как-нибудь! Изя, что ты там делаешь? Иди сюда!

— А не удрать ли нам и снять маленькую дачку где-нибудь поблизости? — говорит Па Ане, которая тащит к нам на террасу свои кастрюли с обедом на помощь Ма, Ба и Кларуне.

Но это Па шутит. Он рад! Он по-настоящему рад, что снова, как в родительском доме, шумно и весело, что снова за большой родительский стол садится много разных людей, все останутся ночевать и до полуночи будут яростно спорить о политике.

Все продолжается, все как было, все как надо! А на нашу сараюшку Па приколотил номер, снятый со старого родительского дома, — Авиационная, 15.

Когда Па среди всей этой суматохи начал еще и Штеером заниматься, я поначалу даже не насторожилась — действительно, трудно ездить в переполненных электричках с тяжеленными сумками. Но потом я услышала, как Ма с Леной (сестрой Па) ведет разговоры про Пустошку, и у меня прямо сердце упало — опять! Опять они уедут! Только теперь еще хуже — и Па туда же! Добилась Ма своего!