Николай Павлов - Алёша Карпов

— Убить, гады ползучие, мальчишку хотели, — сжимая кулаки, выругался Михаил. — Мешает он им. Единственный свидетель. В больницу молока принесли с ядом. Отравить думали. Хорошо, что Федор сначала кошку напоил.

— Все ли, товарищи, ясно? — хмуро спросил Нестер. Ему никто не ответил. Сидели, низко склонив головы. Как ни сильна была вражда между рабочими и хозяевами, однако никто не ожидал, чтобы они решились на такую зверскую расправу с шахтерами.

— Мерзавцы! Палачи! Перебить их за это мало! — срываясь с голоса, закричал Саша Кауров. — Народ поднять нужно, пусть он с ними расправится. Сколько еще смотреть будем!

— Правильно! — согласился Нестер. — Простить им этого нельзя ни в коем случае! Я думаю, что теперь все ясно. Пришло время развернуться и дать им по зубам.

— Конечно, ясно, чего тут мусолить? Решать надо, — предложил Еремей.

— Ну, что же. Давайте будем решать, — согласился Нестер. — Мне кажется, что лучше всего будет, если мы проведем собрание и там расскажем рабочим, почему погибли одиннадцать наших шахтеров, и прямо укажем, кто в этом виноват. Мы должны добиться освобождения из тюрьмы товарища Папахина и заставить хозяев обеспечить семьи погибших шахтеров пенсиями. Пора показать Уркварту нашу силу.

— Разозлятся рабочие, как бы самосуд не устроили, — озабоченно заметил Маркин.

Нестер беспокойно посмотрел на Данилу.

— Самосудом мы ничего не добьемся, только вызовем напрасные жертвы. У нас впереди два дня. Надо разъяснить активу нашу задачу.

— Листовку бы выпустить, — предложил Саша Кауров.

— Правильно, — одобрил Нестер. — Момент для выпуска листовки сейчас самый подходящий. Вот в ней и расскажем товарищам, как нужно сейчас действовать.

В воскресенье, в неурочное время, на заводе загудел главный гудок. Родившись над котельной завода, он разносился на десятки верст, тревожа и поднимая людей.

Петчер, Рихтер и пристав Ручкин удили на середине озера рыбу. Когда гудок долетел до озера, управляющий взглянул на часы и вопросительно посмотрел на Рихтера. Тот пожал плечами:

— Не пойму, в чем дело?..

— Может, пожар? — тревожно спросил пристав.

— Нет, — ответил Рихтер. — При пожаре не так гудят. Отрывисто. Это что-то другое.

Но вскоре гудок замолк, и рыболовы продолжали свое занятие.

Предупрежденные о собрании рабочие, заслышав гудок, валом повалили на заводскую площадь. Откуда-то прикатили телегу, положили на нее доски. Это — трибуна. Первым на телегу поднялся Шапочкин. Увидев Валентина, толпа одобрительно загудела, захлопала в ладоши, кто-то закричал «ура».

— Побелел-то как, смотрите, а еще на той неделе я его видел — черный, как смоль, был. Вот диво! — недоумевал рослый, с воспаленными глазами, черным опаленным лицом и такими же черными руками кочегар.

— Побелеешь небось, — снимая кепку, горько вздохнул сосед кочегара. — Трое суток в могиле сидели. Все они теперь такие. Не только головы, но и бороды, как лунь, стали.

— Н-да. Угощают нас хозяева на всю заслонку, — помрачнел кочегар. — Чего только они не могут над нами сделать? Захотят голодом морить — морят. Убить вздумают — кончат и глазом не моргнут. Жизня называется!

— А все потому измываются, что молчим мы, — с гневом ответила пожилая работница. — А дать бы им как следует, сразу другой коленкор был бы.

— Товарищи! — послышался простуженный голос Валентина. — Не пора ли открывать собрание? Кого председателем изберем?

— Да тебя и изберем! — громко закричала работница.

— Шапочкина! Шапочкина!.. — поддержали в толпе.

Валентин попытался отказаться:

— Может, кого другого? Неудобно как-то.

Толпа ответила криком. Валентин махнул рукой.

— Ладно.

По приглашению председателя на подмостках появился Саша Кауров. Шум в толпе постепенно утих. Но Саша молчал. Он волновался. Впервые Саша выступал на таком многолюдном собрании и хотелось выступить как можно лучше. Наконец, он сделал шаг вперед.

— Дорогие товарищи! — зазвенел над площадью его голос. — На днях нам пришлось еще раз быть свидетелями, а некоторым — жертвами подлого преступления наших хозяев. Я хочу рассказать вам правду о том, что в действительности случилось на Смирновской шахте.

Он остановился, вынул из кармана небольшую книжечку, переложил ее из руки в руку и, не читая, продолжал:

— Как видно, хозяевам и, в первую очередь, управляющему, не по сердцу наши самые лучшие люди — те, кто защищает интересы рабочих, кого мы считаем своим авангардом, своей гордостью. Они решили обманным путем собрать этих товарищей в Смирновскую шахту и там похоронить их живыми. Вот свидетель неслыханного, подлого убийства наших товарищей. Смотрите! — с этими словами он вытащил за руки на подмостки Алешу. — Руками вот этого мальчика поджег бикфордовы шнуры английский убийца Жульбертон. А потом, чтобы спрятать следы своих кровавых дел, два раза пытался его сжить со света. Вот какие дела творят наши подлые хозяева. Вот как относятся они к своим работникам. Вот их благодарность за то, что мы, холодные и голодные, не считаясь со своим здоровьем, день и ночь гнем на них спины.

По площади прокатился гул, поднялся шум, раздались крики:

— Правильно говорит!

— И в листовках так написано!

— Изверги! А мальчишку за что?

— Как за что? Рабочий он. Вот, значит, и виноват.

— Измываются чужаки над нами, спасу нет!

— Как лютые звери растерзали наших шахтеров, а сколько поранили, простудили и калеками сделали? — с горечью продолжал Саша. — И им все это нипочем, на нас же отыгрываются, нас же обвиняют. Вот и сейчас, ни за что ни про что обвинили во всех грехах Папахина, хорошего человека, и, как разбойника, упрятали в тюрьму, а настоящие виновники ходят на свободе, посмеиваются…

Саша умолк.

Со всех концов неслись яростные крики. Площадь бурлила:

— Душегубцы!

— Убийцы!

— Звери проклятые!

— В шахту их надо побросать!

— Станового, подлюку, тоже с ними туда сбросить!

— Зачем шахту поганить будем? — кричали с другой стороны. — Сюда их давай. Здесь и раздавим этих тварей.

Александр снова поднял руку, и опять над площадью зазвенел его голос:

— Товарищи! У нас больше нет сил, мы не можем больше терпеть этого насилия!

— Не можем! Не можем! — гудела толпа.

— Мы должны потребовать, чтобы Петчер, Жульбертон и вся их свора были сосланы на каторгу. Мы требуем, чтобы искалеченные, простуженные шахтеры и их семьи лечились и содержались за счет завода. Семьям убитых должно быть немедленно выдано пособие и установлена пенсия!

Над площадью стоял гул. Он то стихал, то вновь нарастал, поднимался и, казалось, люди были готовы снести все, что встанет на их пути.