Коллектив авторов - Сказки о принцах и принцессах

Так ожидала султанша своего супруга и своего сына. Она не видела его уже со времени его рождения, но знаменательные сны показали ей страстно желанного сына, так что она узнала бы его из тысяч. Вот послышался шум приближавшегося шествия; трубы и барабаны смешивались с ликованием толпы, на дворе слышен был конский топот, ближе и ближе раздавались шаги подходивших, двери зала распахнулись, и султан, под руку со своим сыном, поспешил между рядами упавших ниц слуг к трону матери.

– Вот, – сказал он, – я привожу тебе того, о ком ты так долго тосковала!

Но султанша прервала его речь.

– Это не мой сын! – воскликнула, она. – Это не те черты, которые Пророк показал мне во сне!

Только султан хотел упрекнуть ее за суеверие, как дверь зала отворилась и вбежал принц Омар, преследуемый своими сторожами, от которых он вырвался, напрягши все силы. Задыхаясь он бросился перед троном.

– Я хочу умереть здесь, вели убить меня, жестокий отец, ведь дольше я не вынесу этого позора!

Все были поражены этими речами и столпились вокруг несчастного, а подоспевшая стража уже хотела схватить его и опять надеть на него оковы, когда султанша, которая в безмолвном изумлении тоже смотрела на все это, вскочила с трона.

– Остановитесь! – воскликнула она. – Он и никто другой – истинный принц! Это тот, которого мои глаза никогда не видали и которого все-таки узнало мое материнское сердце!

Стражи невольно отступили от Омара, но султан, воспламененный бешеным гневом, велел им связать сумасшедшего.

– Я должен здесь решать, – сказал он повелительным голосом, – и здесь судят не по женским снам, а по известным, несомненным признакам. Вот этот, – он указал на Лабакана, – мой сын, потому что он привез мне кинжал, знак моего друга Эльфи!

– Он украл его! – закричал Омар. – Моим простодушным доверием он злоупотребил для измены!

Но султан не внимал голосу своего сына, потому что во всех делах привык упрямо следовать только своему решению. Поэтому он велел насильно вытащить из зала несчастного Омара. А сам он, вместе с Лабаканом, отправился в свои покои, негодуя на султаншу, свою супругу, с которой он, однако, мирно прожил уже двадцать пять лет.

Султаншу это происшествие очень огорчило. Она была вполне убеждена, что сердцем султана овладел обманщик, потому что столько знаменательных снов показывали ей того несчастного ее сыном.

Когда ее горе немного улеглось, она стала придумывать средство, чтобы убедить своего супруга в его неправоте. Это было, конечно, трудно, потому что человек, выдававший себя за ее сына, вручил отличительный признак, кинжал, и даже, как она узнала, от самого Омара услыхал так много о его прежней жизни, что разыгрывал свою роль не выдавая себя.

Она призвала к себе людей, сопровождавших султана к столбу Эль-Зеруйя, чтобы все подробно выслушать, а затем стала совещаться со своими самыми доверенными рабынями. Они выбирали и отвергали те и другие средства, наконец Мелехзала, старая, умная черкешенка, сказала:

– Если я верно слышала, почтенная повелительница, то вручивший кинжал называл того, которого ты считаешь своим сыном, Лабакана, помешанным портным?

– Да, это так, – отвечала султанша, – но что ты хочешь сказать этим?

– Как вы думаете, – продолжала черкешенка, – не дал ли этот обманщик вашему сыну своего собственного имени? А если это так, то это дает нам превосходное средство уличить обманщика, которое я скажу вам только тайно.

Султанша подставила своей рабыне ухо, и та стала шептать ей совет, который, по-видимому, понравился султанше, потому что она тотчас же собралась идти к султану.

Султанша была умной женщиной, хорошо знавшей слабые стороны супруга и умевшей пользоваться ими. Поэтому она сделала вид, что уступает ему и хочет признать сына, но попросила только об одном условии. Султан, который сожалел о своем раздражении против жены, согласился на условие, и она сказала:

– Мне бы очень хотелось назначить им обоим испытание в ловкости; другая заставила бы их, может быть, ездить верхом, фехтовать и метать копья, но это вещи, которые может делать всякий. Нет, я хочу дать им нечто такое, для чего нужна проницательность. Пусть каждый из них приготовит кафтан и шаровары, и тогда мы посмотрим, кто сделает самые прекрасные.

Султан засмеялся и сказал:

– Э, я думал, что ты выдумала нечто умное! Мой сын должен состязаться с твоим помешанным портным в том, кто сделает лучший кафтан? Нет, это вздор!

Но султанша сослалась на то, что он заранее согласился на это условие, и султан, который был человеком верным своему слову, уступил наконец, хотя поклялся, что если даже помешанный портной сделает свой кафтан вдвое прекраснее, он все-таки не сможет признать его своим сыном.

Султан сам пошел к своему сыну и попросил его покориться прихотям матери, которая уж непременно желает видеть кафтан его работы. У доброго Лабакана от радости екнуло сердце. Если недостает только этого, подумал он про себя, то у меня султанша скоро обрадуется.

Отвели две комнаты, одну для принца, другую для портного; там они должны были доказать свое искусство. Каждому дали только достаточный кусок шелковой материи, ножницы, иглу и нитки.

Для султана было очень любопытно, что-то за кафтан сделает его сын; но и у султанши сердце билось беспокойно: удастся ли ее хитрость или нет? Обоим для их дела назначили два дня; на третий день султан велел позвать свою супругу, и когда она явилась, он послал в те две комнаты, чтобы принести оба кафтана и привести их мастеров. Лабакан вошел торжествуя и разложил перед изумленными взорами султана свой кафтан.

– Смотри сюда, отец, – сказал он, – смотри сюда, почтенная матушка, не мастерское ли произведение этот кафтан! Я готов спорить с самым искусным придворным портным, сделает ли он такой!

Султанша улыбнулась и обратилась к Омару:

– А что ты сделал, сын мой?

Он с негодованием бросил на пол шелковую материю и ножницы.

– Меня научили укрощать коня и владеть саблей, и мое копье попадает в цель на шестьдесят шагов, но искусство иглы мне неведомо! Оно было бы даже недостойно воспитанника Эльфи-бея, властелина Каира!

– О, ты истинный сын моего государя! – воскликнула султанша. – Ах! Если бы я могла обнять тебя, назвать тебя сыном! Простите, мой супруг и повелитель, – сказала она затем, обращаясь к султану, – что я употребила против вас эту хитрость. Вы и теперь еще не понимаете, кто принц и кто портной? Правда, кафтан, который сделал ваш сын, великолепен, и мне очень хотелось бы спросить его, у какого мастера он учился!

Султан сидел в глубоком раздумье, недоверчиво смотря то на свою жену, то на Лабакана, который, так глупо выдав себя, тщетно старался преодолеть краску своего смущения.