Алексей Логунов - Колосок с Куликова поля

— Сочиняешь…

— Честное пионерское, правда! — обиженно сказала Маша.

— А тебе спать хотелось? — примирительно спросил Сережка.

— Хотелось немножко… — призналась она.

— Ну, тогда это твоя лень сказала.

— Сам ты лень! Во, слышь — опять?

— Ничего не слышу.

— Кто-то сказал: «Гуси в овсе».

Ребята вскочили, огляделись. Никого вокруг не было. Только вдалеке что-то кричала бабушка и показывала хворостиной на овсяное поле. Через минуту оттуда выбежала старая крикливая гусыня, а за ней и весь ее выводок. Бежали они быстро, но тихо, без гогота, словно чувствовали свою вину. Следом за гусятами так же молча выскочил из овса Узнай.

Оказывается, ребята так увлеклись луговой клубникой, что не заметили, как гуси пробрались мимо них в овес. Бабушка кричала, кричала им — не слышат, вот и послала на выручку Узная. Теперь надо было смотреть в оба, и Сережка с Машей разошлись в разные стороны.

Пока они прохаживались по краю овсяного поля, помахивая хворостинками, гуси делали вид, что им, кроме травы, ничего и не надо, и торопливо, старательно общипывали какую-нибудь кочку. Но стоило Маше и Сережке присесть на землю, как гуси бегом, по какой-нибудь канавке, промытой весенними потоками, устремлялись в овес. Если бы не Узнай, трудновато было бы ребятишкам.

Тогда гуси решили прорваться на огороды и стали атаковать склон оврага, где «вахту» несла бабушка. Пришлось Узная отправить к ней. Видя, что заслоны прочные везде, гуси утихомирились: и в овраге находилось немало еды, стоило только чуть-чуть поискать.

Когда бабушка ушла готовить завтрак, Сережка перешел на ее место. Маша осталась одна. Теперь она все время ходила вдоль овсяного поля, изредка нагибаясь, чтобы сорвать спелую клубничку. Солнышко припекало все сильней, хотелось лечь в пахучую траву, раскинуть руки и лежать без движения долго-долго, а потом закрыть глаза и уснуть. Но ведь гуси только этого и ждут!

Маша окинула взглядом овраг: гуси вели себя спокойно. Многие, набив зобы травой, мирно дремали на берегу ручья, спрятав красные носы в перья. Издалека они были похожи на разбросанные там и сям белые камни. «Отдохну и я, — решила Маша, сладко потягиваясь. — Немножко только посижу на траве…» Маша закрыла глаза, прислушалась. О чем это гуси говорят между собой? Вот бы научиться понимать их! Девочка стала слушать еще внимательнее.

— Го-го-горькая трава, очень го-рькая! Го-роху зеленого хотим! — тараторили гусята.

— Ишь, какие га-гары-бары, — ответила гусыня. — Овес го-раздо питательнее, го-раздо!

— Тиш-ш-ше! — прошипел гусак. — А то Маша услыш-ш- шит…

И гуси стали негромко разговаривать про Машу. Старая гусыня утверждала, что если бы не Маша и не этот Гам-Гам (так она называла Узная), то они давно наелись бы вкусного питательного овса и стали еще жирнее.

— Ниче-го! — успокоил ее гусак. — Гам-Гам на той стороне, а Машу, может быть, скоро лень одолеет.

— Неужели лень такая с-с-си-ильная, что и Машу одолеет? — пропищал самый маленький гусенок.

— Будем надеяться, будем надеяться… — вздохнула старая гусыня.

«Не надейтесь, — улыбнулась Маша, не открывая глаз. — Лень меня не одолеет, как-нибудь уж справлюсь с ней…»

Ее совсем не удивляло, что она так быстро научилась понимать гусиный язык. И когда к ней подошла маленькая сухонькая старушка, Маша тоже не удивилась.

— Устала, дитятко? — ласково сказала ей старушка. — Отдохни немного, отдохни…

И она протянула девочке подушку, расшитую синими цветочками. Только Маша дотронулась до подушки рукой, как цветы тотчас ожили, запахли, закачались на ветру, и два или три лепестка, оторвавшись, прилипли к Машиной щеке.

— Какие цветы красивые… Как они называются, бабушка? — спросила Маша, поудобнее укладываясь на подушке.

— Сон-трава, дитятко, сон-трава. Спи, спи… За гусей не волнуйся, они тоже спят. А если и уйдут в овес — не беда. Во-он его сколько, целое поле! Весь не поедят. Лиса тоже не придет, это тебе про нее Сережка наврал. Лисы у нас давно-о-о перевелись, днем с огнем не сыщешь. Охотников стало больше, чем лис.

— А ты кто, бабушка? — тихо спросила Маша, сладко посапывая носом.

— А я твоя лень, дитятко, — усмехнулась старушка и загоготала по-гусиному:

— Га-га-га! Го-го-го!

Маша тут же открыла глаза и, ничего не понимая, огляделась. Прямо под рукой лежала смятая подушка, которая, впрочем, оказалась синим островком настоящей сон-травы. И за спиной ее гоготала не зловредная старуха, а гуси. Бабушка Фрося и Узнай торопливо выгоняли их из овса. Маша кинулась помогать им. Весь край овсяного поля был истоптан узкими гусиными стежками.

— Что же ты, внучка? — упрекнула Машу бабушка Фрося. — Уснула, что ли?

— Маша виновато молчала. Не рассказывать же бабушке про подушку из сон-травы и старуху-Лень, которая так хитро обвела ее вокруг пальца!

Видя, что Маша насупилась и глаза уже на мокром месте, бабушка сказала ей:

— Не переживай, всякое бывает… Их, прохвостов, хоть на веревку привяжи — все равно в овес убегут. Ступай к Сережке, я вам завтрак принесла.

— Не хочу я есть…

— Иди, иди, там гречневые блины со сметаной. Твои любимые.

Против гречневых блинов Маша устоять, конечно, не могла и побежала завтракать, а после вкусной еды ей снова захотелось поваляться на травке, позагорать. Но Маша вспомнила коварную старуху-Лень и, пересилив себя, отправилась к овсяному полю. «И чего их так тянет в овес? — думала она про гусей. — Неужели он такой вкусный? Надо попробовать…» Она сорвала овсяную метелку, пропустила сквозь пальцы, и на ладони остались пухлые, в зеленых коконах, овсяные зерна. Сверху коконы были открыты и напоминали спальные мешки. Присмотрелась Маша получше, а это вовсе не зерна у нее на ладони, а маленькие зеленые человечки. Овсяные дети! Вот за кем охотились жадные гуси!

Долго Маша думала-гадала, за что же гуси так ненавидят этих симпатичных овсяных человечков в спальных мешках и, наконец, догадалась.

Когда-то давным-давно домашние гуси были вольными птицами и даже умели петь песни. Хоть и не ахти какие певцы были, но из общего птичьего хора их не прогоняли. Но однажды, увидев в луже свое отражение, гуси заважничали:

Вон мы какие большие! Не чета всем этим жаворонкам, скворцам и овсянкам!

И стали они всех осмеивать.

— Го-го-го! — гоготал гусак, когда какая-нибудь птичка-невеличка начинала распевать свою песенку.

— Га-га га! — вторила ему гусыня.

Увидел это усатый овес «и говорит:

— Ой, смотрите, как бы не охрипли!

Набросились гуси на овес и стали щипать его.

Наелись они овса, разжирели и еще больше заважничали.

— Что нам птичий хор, — говорили они, — мы и без хора ого-го как споем!

Разинули гусак с гусыней клювы, а из горла у них вместо песни вырвалось только шипение. Вот с тех пор гуси лишь гогочут да шипят. А если где увидят овес, тут же набрасываются на него и сердито щиплют.