Татьяна Тимохина - Мои хорошие друзья. Лесная песня

Непонятно было, почему надо идти к ней: ведь Женин дом был ближе. Но Женя всё-таки пошёл.

Когда он умылся, Галина мама пригласила его выпить чаю с клубничным вареньем. После чая он стал собираться домой.

Тогда Галина мама сказала:

— Я тебя провожу, а то попадёшь ещё на того хулигана, который всегда на нашу Галку нападает. Он ещё, чего доброго, у тебя твою собачку отберёт.

Жене сразу стало жарко. Он натянул шапку на глаза, шагнул к двери и забормотал, заикаясь:

— Н-нет, н-нет, с-па-па-сибо, я с-сам п-пойду, я его н-не боюсь!

Галя смотрела то на маму, то на Женю и широко улыбалась.

У Гриши был цыплёнок Пушок и щенок Тимка.

Приходит к Грише друг его Гена и говорит:

— Давай цыплёнка на марки сменяем, а?

— Цыплёнка на марки? — засмеялся Гриша. — Твои марки, может быть, пищать умеют? Или бегать? Цыплёнок — он живой, а марки — что?

— Я тебе таких марок дам, что закачаешься!

— А каких? — заинтересовался Гриша.

— Серию спортивную, серию зоологическую, ГДР, Венгрию, Польшу и Англию — всего сто марок.

— Сто? — заколебался Гриша.

— Сто!

Гриша помолчал, подумал, потом тихо так говорит:

— А что я матери скажу — куда цыплёнка дел?

— Хо! Очень просто! Скажешь, что Тимка съел.

— Тимка съел?.. Это, пожалуй, идея…

Взял Гриша марки, а цыплёнка отдал Генке.

Только вышел Генка за ворота, скучно стало Грише без цыплёнка. И марки его не радуют, и вообще словно солнце потускнело, и весь белый свет не мил. Стал себя укорять — зачем Пушка отдал, зачем эти марки взял, которые и не радуют вовсе.

А тут и мама пришла.

— Где Пушок?

— Тимка съел.

— Тимка? Вот он какой! Ну не ожидала!

В этот вечер мать не дала Тимке ужинать и даже — впервые за всю Тимкину жизнь! — пнула его ногой. Гриша тайком накормил его сам и потихоньку приласкал.

На следующий день мать не сказала Тимке ни одного доброго слова. А ведь раньше всегда на руки его брала, гладила, играла, за уши трепала. Щенок недоуменно смотрел на хозяйку и никак не мог взять в толк: что с ней такое случилось и почему она стала к нему так плохо относиться.

Гриша, конечно, переживал. Надеялся, правда, что мать скоро всё забудет и снова Тимку полюбит.

Но однажды утром разбудил Гришу ранний петух. Вскочил мальчик, словно почуял что-то недоброе. И правда: у порога стояла мать, держа в руках кошёлку, из которой выглядывала мордочка Тимки.

— Мам, ты куда это его? — дрожащим голосом спросил Гриша. И от растерянности стал надевать штаны через голову.

— Одному знакомому старику отдам. Он собак любит, у него уже шесть их. Вот и седьмую взять согласился. Ему такая порода нужна.

— Не отдавай, мам, а мам, он нам самим нужен!..

— Нет. Зачем он нам такой — цыплят душит. Первый раз такую собаку вижу. Кошка — дело другое. Та может. Но чтобы собака…

— Мам, я с тобой… Или один пойду, сам Тимку отнесу… — И Гриша заплакал, слеза упала с его щеки — и прямо Тимке на голову.

Мать взяла Гришу с собой. Вышли они из дому, идут по лугу — прямиком к старику собачнику. А Тимка всю дорогу глаз с хозяина не сводит, будто навеки прощается. Защемило у Гриши сердце. Ну не может, не может он без собаки. Ведь и так уже без цыплёнка остался. Что же, совсем теперь одному?..

— Не виноват Тимка! — закричал Гриша, да так громко, что и сам не ожидал.

Мать глядит на него удивлённо, ничего не понимает.

— Тимка к цыплёнку близко не подходил. Это я… Я сам…

— Что сам? Цыплёнка съел? — смеётся мать.

— На марки променял.

— Ах вот оно что! Бесстыдник эдакий! Да ведь сердце-то у тебя каменное!

Долго ещё ругала мать Гришу.

А потом погладила Тимку по голове и говорит:

— Бедненький ты мой, голодненький! Пошли домой, я тебя сегодня как никогда накормлю.

Оля прибежала из школы домой и, заглянув на кухню, спросила:

— Бабушка, мама завтра во второй половине дня свободна?

— Нет, она к четырём часам на работу уходит.

— А папа?

— Так ты же знаешь, что они в одной смене работают.

— Ну вот! — захныкала Оля. — Опять на родительское собрание никто не пойдет.

— Ну, не плачь! И что у тебя за глаза такие: чуть что — на мокром месте! Найдётся кому пойти.

— Кто же это найдётся?

— Я — вот кто.

— «Я, я»! — передразнила Оля бабушку. — Сказано, чтобы родители пришли. Да и что ты там поймёшь?

— Все, внученька, пойму, не беспокойся, — сказала бабушка и перевернула пирог, от которого шёл такой вкусный запах, что Оля сразу подумала о том, как будет его есть.

Впрочем, она так расстроилась, что не хотелось ей ни раздеваться, ни мыть руки.

Она села на стул в углу кухни, закрыла глаза и представила себе, как бабушка придёт на родительское собрание. Дверь в класс тихо откроется, сперва просунется в неё палка, потом покажется длинная жилистая рука, и только потом уже войдёт бабушка. Она важно сядет за первую парту, снимет поношенную мужскую шапку, пригладит ладонью редкие седые волосы. А Витька, который обязательно останется после уроков в школе и непременно увидит бабушку, на следующий день при всех скажет: «У твоей бабушки палка такая гладкая потому, что по спине твоей часто ходит!» И захихикает так противно, как всегда.

Оля вскочила, сняла пальто и сказала:

— Бабушка, знаешь что?

— Что?

— Ты на собрание лучше не ходи. Не надо.

— Почему же?

— Знаешь: учусь я хорошо. Отличница. Ничего плохого про меня не скажут. Да и на улице скользко. Упадёшь ещё…

— Не беспокойся. Я тихонько пойду.

Оля поняла, что бабушку не отговорить, вздохнула и попросила:

— Ты тогда хоть шапку свою не надевай. Шаль лучше, что ли.

— Почему?

— На родительских собраниях у нас обычно не раздеваются. А шапка у тебя старая, и вообще…

— Ну и пусть себе не раздеваются, а я вот возьму и разденусь. А что в самом-то деле — как в бане париться буду? — Того, что Оле не нравится шапка, бабушка словно и не расслышала.

Окончательно расстроившись, Оля легла спать без ужина.

… Витя оказался расторопнее, чем ожидала Оля. Он узнал о бабушке ещё до собрания. И когда прозвенел последний звонок и все вышли из класса, подбежал к Оле и ехидно спросил:

— Ну, скоро твоя пионерка припожалует?

— Какая пионерка? — не сразу поняла Оля.

— Та, у которой две маленькие косички, как у девочки, а на голове мужская шапка, — уточнил Витя, и узкие чёрные глазки его лукаво заблестели.

— Ну, вот что, — отрезала Оля. — Если будешь болтать всякую ерунду, я скажу твоей маме, что ты двойку схватил. Ясно?

— Подумаешь, двойка! По физкультуре.

— Всё равно. Не ехидничай.

— Тсс! — Витя приложил палец к губам, а у Оли ёкнуло сердце: она услышала знакомый стукоток бабушкиной палки.