Илья Москвин - Форвард — в защиту

— Знаешь что, мать, — сказал отец, — у нас тут, — подмигнул Юре, — мужской разговор. Организуй нам бутылочку этого самого…

— Чего? — изумлённо спросила мать.

— А крюшона, — отец крякнул, потирая руки, — холодненького. Из холодильника. Ты как? — спросил он Юру.

— С утра не употребляю.

Улыбка исчезла с отцовского лица.

— Ты, сын, — сказал отец, усаживая Юру, — человек взрослый. Вот и давай, как мужчина с мужчиной. Скажи, как ты относишься к дяде Косте Терновскому?

— К этому дяденьке я отношусь хорошо, — обречённо вздохнул Юра.

— Ах ты, ёрш эдакий! — взъерошил Юрину шевелюру отец. — А ведь дяде Косте, то есть Константину Петровичу, плохо.

— Из-за аквариума, что ль?

— Да, именно из-за аквариума. Надеюсь, тут у нас расхождений нет? Это ты сам знаешь: должен — отдай. Таков закон общежития.

— А мы не в общежитии живём. У нас отдельная квартира.

Отец промолчал, стараясь никак не замечать досадные вылазки сына. А потом вдруг начал с другой, необычной и непривычной стороны:

— Юра, ты уже человек взрослый. И ты должен понять, что людей обижать нельзя, особенно таких, как Костя…

— Как Костя?! — живо откликнулся Юра. — Да он сам кого хочешь обидит. Быка может убить.

— И тем не менее… — продолжал отец. Снова поглядел на сына — на его отсутствующее лицо, на переминающиеся ноги — и подчёркнуто неторопливо стал развивать дальше свои мысли: — Жизнь прожить, Юра, — это, как известно… Н-да. Допустим, встречаются двое. Понимаешь, да?

— А как же! — весело и заинтересованно откликнулся Юра.

— Не так ты всё это понимаешь, босяк! — раздражённо крикнул отец. — Ведь бывает, что кто-нибудь в кого-нибудь…

— Ну? — торопил Юра.

— Втюрился… А? — осторожно выговорил отец.

Мать засмеялась. Она стояла в дверях и слушала.

Александр Александрович дёрнул головой, словно был в тесном галстуке. Нет, совсем не тот получался разговор. А тут ещё и жена слушает. Но он решил продолжать, чтобы потом выровнять беседу, и вдруг переключился на торжественно-назидательный тон:

— Сын, ты понимаешь, что такое любовь?

— Понимаю. К другому мужику она уехала! — выпалил Юра.

— Кто уехал? — растерялся Александр Александрович.

— Да Костина жена.

Мать охнула.

— Ладно, мать, придётся уж! — махнул рукой отец и неожиданно для себя легкомысленно подмигнул Юре. — Все мы люди взрослые. Так вот, дядя Костя очень любил свою жену. Она была очень красивая. Был у него, между прочим, и сын. Мальчишка вроде тебя. А теперь всё, что у Кости осталось, — это рыбки. И больше ни-че-го. Понимаешь? Никаких радостей. Вроде бы чепуха — рыбки. Но вот если, скажем, отнять у тебя твой футбол. А? Что ты тогда будешь делать? Ну?

— Наверно, женюсь.

— Не смешно, — сказал отец, помрачнев.

Мать, однако, не смогла сдержать смех и вышла.

Отец и сын молчали.

— Ну, мне пора, — сказал вдруг Юра и направился к двери.

— Ты куда? — закричал отец.

— К бабке еду, вот куда, — ответил Юра на ходу, потрясая тяжёлым портфелем. — Вы, дорогие родители, совсем тово…

И ушёл.

После Юриного ухода родители больше молчали. Отец, правда, бормотал что-то вроде «мало били». Потом сел сочинять письмо в станицу — надо было как-то обговорить приезд сына. Отец призывал бабушку не давать внуку потачки.

…Помните, мама, он к вам не на дачу приехал.

В конце отец сделал суровую приписку:

От неприятного разговора, Юра, не убежишь. Страусиная политика никого ещё не спасала.

Мать добавила:

Если б ты знал, сынок, как ты нас огорчил.

Передала через Юру низкий поклон свекрови. А в самом низу крупными буквами вывела:

Юра, помогай бабушке. Спеши делать добро.

Когда хочется оттянуть неприятный разговор, люди начинают заниматься делами необязательными. Попросту заниматься «не делом». Отец объявил, что барахлит строчная развёртка, и вскрыл телевизор. Мать же начала искать конверты. Искала, искала и, так как поиски не увенчались успехом, перешла в Юрину комнату. А вот он, конверт, — уголок торчит между учебниками. Мать потянула за уголок и вытянула распечатанное письмо. Она, конечно, не стала бы его читать — не такие были у них в доме нравы, — если бы не бросились в глаза грубые ошибки, которыми был усеян весь текст письма, как край крыши голубиным помётом. Прочла она следующее:

Наших бьют!!!!!!!!!!!

Юра друг сдраствуй. Пишет тебе Заза из дома 29. Я живу в лагире в пионерском. Тут нас вчера зделала команда из саседнего лагиря счет 2:5. Былобы еще хуже да Хряк подковал ихнего форварта. Он его зделал незаметно. Он умеет, хороший паринь. Они правда зделали ему потом Кровопускова. Я хотел ему помоч, но ты знаеш, что я не боксер а правый полу средний. Приежай. 15-во будет еще мачт. Надо их зделать. Хряк играть отказываеца. Тут две оксилераточки за тобой интиресовались. Я им наврал, что твой Батя живет в Штатах и каждый месяц присылает тебе Шмотки на любой размер, Диски и прочие. Твои претки меня не любят, поетому посылаю писмо через Гаги.

Далее ужасный Заза обещал Юре «добрый харчь», добавив:

…Может мы тут и башлями для тебя скинемса.

— Какая гадость! — воскликнула мать. Заза — противный узкоплечий переросток с запавшей нижней челюстью и маленькими колючими глазками — друг её сына!

Отец прочёл это жуткое послание гораздо спокойнее.

— Чушь какая-то, — сказал он.

Ему было не до того: после налаживания строчной развёртки телевизор, похоже, потребовал уже капитального ремонта.

— Надо сходить к Косте, — сказала мать. — А сперва на почту. Если отдать письмо прямо на сортировку, утром оно будет в станице.

Вернулся отец через два часа и с папиросой в зубах.

— Закурил! — ужаснулась мать.

— Терновский дал, — сказал отец и лёг с папиросой на диван.

— Не знаю, что и делать, — добавил он немного погодя.

— Да ты хоть расскажи, что там! — волновалась мать.

Но супруг вдруг вскочил и поспешно ушёл, пробормотав «на почту».

Довольно скоро он вернулся.

— Всё. Ушло, — произнёс он убитым голосом.

— Да в чём дело? — недоумевала, волновалась мать. — Кто ушёл?

Александр Александрович только что-то досадливо мычал.

— Наверно, полный разгром, битое стекло, кругом вода? — наводила жена мужа на разговор.

— Вода, вода, кругом вода… — неожиданно пропел Александр Александрович, схватил мать на руки, как маленькую, и закружился с ней по комнате, продолжая петь сильным и вполне красивым баритоном:

— Письмо они уж отослали, Я не успел его перехватить…

Слова в мелодию не укладывались, и Юрин отец замолчал.

Тут его испуганную жену наконец осенило: случилось, наоборот, что-то очень хорошее, вот муж и развеселился. Вскоре он осторожно усадил жену на диван и рассказал следующее.