Станислав Романовский - Вятское кружево

— Да-аа? — с некоторой укоризной протянула девочка.

— А что? — насторожился он.

— Ничего. Сейчас что ни имя, то Сергей или Андрей.

— А как надо? — огорчился мальчик.

— Как?

Она села на стул напротив бубна, жестом предложила ему сесть на соседний стул. Он сел покорно. Некоторое время оба молчали. Девочка показала лицом на книгу на столе и спросила:

— Вы много читаете?

— Я-то?

— Да.

— Нет, — признался Сережа. — Вовсе мало…

— Почему? — удивилась девочка. — Не любите читать?

— Не люблю.

— Навеки не любите? — погрустнела девочка. Сережа ответил:

— Может, и не навеки.

Девочка молчала. Молчание затягивалось и чем дальше, тем больше становилось тягостным.

— У меня есть друг, — заговорил Сережа. — Петр Паратиков. В классе он стоит последним по росту. Он маленький, да удаленький. Он до третьего класса говорил: «Ой, уж читать-то мне как неохота!» Наша учительница Августа Николаевна говорит ему: «Ничего, Паратиков, я тебя приохочу». Сейчас отец и мать Петра за уши от книги не могут оттащить. Ему говорят: «Щи простынут!» Он голосом ревет: «Ой, пусть стынут! Ой, уж читать-то мне больно охота!» Может, и я так буду.

Последнее предложение у него прозвучало обещанием, на что девочка одобрительно закрыла глаза, показывая редкие, но длинные ресницы, и медленно открыла их.

— Вы в каком возрасте научились читать? — спросила она.

Сережа подумал и ответил:

— Толком — в восемь лет.

— Что значит «толком»?

— Чтобы без запинки и всякие слова выговаривать.

— Гм. А я в четыре года научилась читать. Мне было ужасно скучно в первом классе. Учительница посадила меня за отдельную парту и, чтобы я не очень скучала, давала мне книжку…

Косясь на старинную книгу на столе, Сережа спросил:

— С картинками?

Девочка пожала плечами и ответила:

— Какое это имеет значение? Но если это вас о-оочень интересует: без картинок. Я так зачитаюсь, что звонка не слышу! Учительница разрешила мне на уроке вести дневник. Я две тетради исписала.

— Толстых или тонких? — спросил Сережа.

— Тонких, — девочка сморщила носик. — Толстых тетрадей нам тогда еще не давали.

— У нас в конторе вот такая тетрадь лежит!

Мальчик показал толщину колхозной тетради и стал перечислять, что в тетрадь эту записывают: урожай ржи, пшеницы, ячменя и гороха. Девочка попросила:

— Сергей, расскажите что-нибудь интересное.

— Как это? — не понял он.

— Какой-нибудь невероятный случай из вашей жизни.

— Из личной жизни? — уточнил он.

— Ну, конечно, из личной!

Сережа задумался и сообщил потерянно:

— У меня ничего такого и не было…

— Совсем?

— Нет, один случай был! — вспомнил мальчик. — В этом году мне на день рождения в школе подарили глиняную тарелку. На ней нарисован олимпийский мишка. Вот такой у меня случай был…

В это время в комнату вошла мама девочки, видимо, только что с купанья. Подняв полные белые руки, она прибирала мокрые злато-рыжие волосы и смотрела на детей улыбающимися зелеными глазами, а во рту держала приколки. Эти приколки во рту мгновенно напомнили Сереже его маму, потому что она так же прибирала волосы.

Шепелявя из-за приколок во рту, женщина спросила:

— Когда у тебя день рождения, Сережа?

— Когда?..

Он так разволновался, что позабыл, когда. Женщина устраивала приколки в волосах и мягко спрашивала:

— Летом?.. Осенью?.. Зимой?.. Весной?..

— Двадцать первого апреля, — прошептал мальчик.

— Это хорошо, — похвалила женщина. — Ты родился почти в один день с Лениным.

— Конечно.

— А родители тебе что подарили?

— Дак у меня дедушка…

— А папа и мама?

Она смотрела на него с удивлением или любопытством, и мальчик не выдержал ее взгляда. Он опустил голову и повинно признался:

— У меня их со мной нету…

Опасаясь новых расспросов и не зная, как себя вести дальше, Сережа соскользнул со стула и сказал тихонько:

— Я пойду.

На пороге его догнала женщина, присела перед ним, сложив под подбородком ладони свечечкой, и близко заглянула в его очи зелеными глазами, в которых была мольба и готовы были вот-вот появиться слезы, да не появлялись.

— Прости меня! — выдохнула она, и дыхание ее пахло молоком.

Сережа сказал ошеломленно:

— Ой, какая вы переживательная!..

Все засмеялись — женщина, девочка и немного погодя сам Сережа. Он удивлялся про себя:

«Что я такого смешного сказал?»

И продолжал смеяться вместе со всеми.

Вытирая слезы, женщина говорила:

— К добру ли мы смеемся?

— Смеяться, право, не грешно, — напомнила девочка. Но, обращаясь только к Сереже, женщина весело повторила:

— К добру ли?

— К добру! К добру! — так же весело откликнулся мальчик, и ему расхотелось уходить отсюда. Он уже опять сидел на стуле и по просьбе обеих собеседниц вспоминал интересные истории из своей жизни:

— …У нас был котенок. Его звали Соболь, потому что он дымчатый был! Шерсть у него соболиная. У него почему-то глаз стал засыхать, и котенок стал одноглазым. Его увезли в чужую деревню за реку Вятку. Много времени прошло. Ночью я слышу: в дверь кто-то скребется… А я чутко сплю!.. Я дверь открыл — кошка большая в дом заскакивает, и сразу на полати…

— Это где вы лежали? — перебила девочка.

— Когда? — покраснел Сережа.

— Когда мы договаривались о квартире, — напомнила девочка. — Вы лежали на полатях. И мы с вами обменялись взглядами.

— Вон ка-аак? — с веселой укоризной в голосе спросила женщина и Музу и Сережу, на что девочка ответила:

— Мама, в нашем возрасте и у тебя были свои секреты. Сергей, рассказывайте, пожалуйста, дальше про одноглазого котенка.

— Сейчас, — пообещал мальчик, немножко сбитый с толку птичьей быстротой городского разговора. — Большая кошка-то… полуночница-то тем котенком и была!

— Мы так и поняли, — поторопила девочка. — Дальше.

— А дальше-то-оо, — досказал Сережа, — мы с дедушкой до сих пор понять не можем, как она дорогу нашла и как через Вятку переплыла? И как наш дом не забыла?

— Покажите мне ее! — загорелась девочка.

Сережа отозвался:

— Она под автобус попала…

Женщина сказала решительно:

— Мы с Музой никогда не заведем ни кошку, ни собаку!

— Почему? — растерялся Сережа.

— Пережить живое существо не каждый может, — страдательно говорила женщина. — Человек живет дольше животных, и ему хватает своего горя…

В ее словах Сережа чувствовал неправду, а какую, он не мог понять и заскучал душой. В окна сквозь ветви черемухи пробивалось солнышко, отчего изба была наполнена переменчивым светом. Но черемуха отцвела, и лепестки ее лежали на подоконниках серым весенним снегом.

Сережа догадался, что пора уходить, потому что женщина подала ему какую-то книгу в красном переплете и сказала: