Грегори Хьюз - Луна с неба

— Может, ослабишь галстук?

— Не надо, все хорошо.

— Как же с тобой иногда сложно! — воскликнула Крыса, сама развязала ему галстук и расстегнула верхнюю пуговицу рубашки.

Гарольд не любил, чтобы ему помогали. Но всегда улыбался, когда его подружка проявляла заботу.

Я оставил их наедине и пошел слоняться в папин сад — наш маленький уголок прерии. Мне он очень нравился. Там была насыпана тропинка из гравия и лежало старое поваленное дерево, которое служило скамейкой. И там была похоронена мама — под табличкой с именем и годами жизни в каменной урне покоился ее прах. Папа говорил, что хотел показать нам, как выглядели бы прерии, если бы их не превратили в фермерские угодья, потому и оставил сад в первозданном виде. Но я-то знал, что папа посвятил это место маме. Она очень любила дикие цветы, и в саду их было полно. Тут цвела гайлардия с огненно-красной серединкой и ярко-желтой каймой, буйно разрослась пурпурная эхинацея, которую очень любила Крыса, желтели соцветия олигонеурона. Я уселся и вытянул ноги. Царила такая тишина, что почти было слышно, как трава сохнет на жаре. Вот за что я люблю прерии — тут всегда можно найти тишину и покой, когда тебе это необходимо.

Видимо, Гарольд немного оклемался, потому что они с Крысой вскоре тоже пришли в сад. Я встал и уступил им скамейку.

— Спасибо, Боб, — поблагодарил Гарольд, присаживаясь. — У вас такой красивый сад. А бабочки! Я слышал, что их называют летающими цветами, и не зря.

— А я рассказывала тебе индейскую легенду о том, откуда появились бабочки? — спросила Крыса.

— Нет, расскажи.

Индейских легенд Крыса знала больше, чем сами индейцы. Просто маленькая скво.

— Дело было так. Богиня-Мать родила человеческих близнецов, и животные стали заботиться о них. Волк добывал пищу, птицы пели для них, а медведь их охранял. Близнецы ни в чем не нуждались. И звери заметили, что близнецы не пытаются ползать и ходить, как звериные детеныши, ни к чему не тянут руки. Они забеспокоились и отправили пса на вершину высокой горы поговорить с Великим Духом. «Ступай к реке, — велел псу Великий Дух. — У края воды ты найдешь разноцветные камушки. Собери их и положи у ног близнецов». Пес так и сделал, но близнецы даже не посмотрели на его подношение. Тогда пес рассердился и бросил камушки в небо. Каково же было его изумление, когда камни не упали на землю. Они поплыли по воздуху и превратились в бабочек. Близнецы поползли за ними, протягивая к ним руки. А мораль такова: детей нельзя баловать.

— Хорошая история, Мари-Клэр. Ты так много знаешь.

— Ты тоже, Гарольд… Боб, не соблаговолишь ли принести еще лимонада?

— Конечно, — ответил я.

При других обстоятельствах я бы непременно поинтересовался у Крысы, не соблаговолит ли она утопиться в реке, но мелкий грызун знал, что при Гарольде я ничего такого не скажу. Когда я брал у Крысы стакан, ее вдруг повело в сторону. Я понял, что началось.

— Пап! — заорал я.

Крыса хотела встать, но у нее подкосились ноги.

— Пап!

Зубы у нее судорожно сжались, все тело сотрясалось в конвульсиях. Я схватил ее за плечи и прижал к земле, пока спазмы не успели стать еще сильнее. Ее лицо исказилось от боли, изо рта потекла слюна. Я услышал грохот захлопывающейся двери и свист травы под быстрыми шагами.

— Она задыхается! — крикнул Гарольд.

Я тщетно пытался разжать Крысе зубы. Отец упал на колени рядом со мной:

— Папа здесь, милая! Не бойся! — Лицо у него было серьезным, даже жестким. — Ты слышишь меня? Папа здесь.

Крыса издала горлом странный булькающий звук.

— Постарайся расслабиться! — увещевал отец. — Дыши спокойно, ты моя умница!

Крыса сжала кулаки, руки у нее тряслись, пятки молотили по траве. Отец обнял ее и крепко держал:

— Давай, милая! Отпусти себя!

Я не знал, что делать, и просто держал Крысу за руку. Гарольд был насмерть перепуган.

— Не волнуйся, с ней все будет хорошо, — сказал я ему, и почти тотчас же конвульсии стихли.

Крыса открыла глаза и разжала зубы.

— Сделай глубокий вдох, милая.

Она еще немного дрожала, но послушно вздохнула. Папа держал ее в объятиях, пока гримаса боли не сошла с ее лица, и потом еще немного.

— Все кончилось, милая. — Папа поцеловал Крысу в висок. — Ты у меня храбрая девочка.

Крыса моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд, и по ее щекам побежали слезы.

— На меня со всех сторон наступали монстры. Но мне на помощь явился воин в черном. У него серебряный меч, и он за меня сражался.

— Ты перегрелась на солнце, — сказал я, хотя знал, что дело не в солнце.

С Крысой что-то было не так. У нее случаются такие приступы, и тогда она говорит жуткие вещи. Врач исключил эпилепсию и вообще не смог найти никаких отклонений. Направил ее к специалисту в Ванкувер, но Крыса отказалась ехать. Она ненавидит больницы.

— А я? — спросил папа. — Разве я за тебя не сражаюсь?

Крыса еще была бледной, но взгляд уже почти стал нормальным.

— Ты всегда за меня сражаешься, пап.

— И всегда буду.

Папа провел ладонью по ее лбу. Крыса попыталась сесть.

— Не спеши, Мари-Клэр.

Отец помог ей подняться, усадил на скамейку к Гарольду и сел рядом, прижимая ее к себе. Гарольд взял ее за руку:

— Ты храбро держалась, Мари-Клэр.

— Правда ведь, Гарольд? — Отец снова поцеловал ее. — Она у нас вообще молодец.

Мы немного помолчали. Тишину нарушало лишь жужжание мошек. Я стоял рядом с Крысой, чувствуя себя неловко. Мне было ее очень жаль, но ничего поделать мы не могли. Оставалось лишь ждать, что она поправится. Крыса положила голову папе на грудь, как маленький ребенок, который только что проснулся.

— Хорошо подрастают гайлардии, — заметила она.

— Не так хорошо, как ты, — ответил папа. — Ты у меня самый прекрасный цветок на свете.

Через несколько минут она отстранилась и села прямо. Потом поднялась на ноги:

— Все нормально. Я схожу за лимонадом, Боб.

— Ты точно не хочешь прилечь, милая?

— Я хорошо себя чувствую, пап.

Она направилась в дом, и папа пошел за ней.

— С ней все будет в порядке, Гарольд, — сказал я. — Приступ был нетяжелый.

Только кому я врал? Я беспокоился за сестру не меньше отца.

В ярких лучах утреннего солнца сны мои растаяли, как туман, а все мысли обратились к мисс Габриэле Фелипе Мендес, студентке педагогического института, приехавшей к нам на практику из Пуэрто-Рико. Осенью я перехожу в другую школу, и сегодняшний ее урок для меня будет последним. За последние месяцы я к ней очень привязался и льстил себе мыслью, что ей я тоже нравлюсь.