Холли Шиндлер - Темно-синий

— Я знала, что ты вообще не будешь мне помогать, — говорит она, натягивая латексные перчатки. — Ты изначально рассчитывала на то, что я все буду делать в одиночку.

— Мне очень жаль, — говорю я с насмешкой. Усаживаясь за парту, я нарочно сваливаю поднос с разделочными ножами Анджелы на пол. — Я не хотела тебя всем этим тревожить. Я больше не буду тебя доставать. — Я вскакиваю на ноги и отхожу от ее стола.

— Куда ты собралась? — визжит Фрисон. — У меня же баллы, помнишь?

— Да, черт возьми, у тебя баллы, — говорю я.

Я натягиваю свою футболку и выхожу из разделочной комнаты.

Я смеюсь, думая обо всем этом, и это злит Анджелу еще больше. Но я должна признать, я никогда не видела ее такой прекрасной, как в тот момент, когда она извивается и орет на меня:

— Я серьезно, Аура. Я за тебя не отвечаю!

То, что она истерит из-за такой ерунды, заставляет меня чувствовать, что жизнь может и правда, честное слово, стать нормальной.

Нелл уходит навестить маму. Она уходит одна в субботу и возвращается уже вечером. Мы сидим за кухонным столом с Дженни, которая заполняет стопку бланков регистрации для сдачи государственного экзамена в местный колледж. Мы все втроем — Дженни, Этан и я — подпрыгиваем, как мультяшные коты, когда заходит Нелл, вся разбитая, и похоже, она плакала. Она идет по коридору, хлопая дверьми.

Дженни качает головой и смотрит на меня так грустно, что я опускаю лицо в ладони, и мне хочется растаять, как кусок сливочного масла. Растаять, потому что «королю не подобает убирать масло обратно в холодильник».

К тому времени, когда Нелл забирает меня в качестве помощника в приготовлении обеда, ее лицо уже не такое красное и она, кажется, успокоилась.

— Ты должна пойти и навестить ее, Аура, — говорит она. — Она про тебя спрашивала.

Я вздрагиваю, перестаю резать стебель сельдерея для супа. Мне кажется, что Нелл только что выхватила у меня из рук нож и воткнула мне в сердце.

— Ты должна пойти, — соглашается с Нелл Дженни. Она все еще сидит за столом, заполняет листы по планированию. Этан спит, прижав лицо к ее груди. — Я пойду с тобой, если хочешь. Я не буду входить к ней в комнату, я оставлю вас наедине, но я отвезу тебя туда и буду ждать в комнате ожидания. Просто морально поддержу.

Боже, храни Дженни — это самое лучшее предложение, которое я когда-либо получала. Но одна лишь мысль о том, что я увижу маму, будоражит меня больше, чем страх не увидеть ее тогда, в тот день, когда она пыталась полить розовые кусты, которых нет. В тот же самый день я нашла маму в театре — она смотрела воображаемую пьесу.

Что же она мне скажет? Мне — той, которая позволила ее запереть? Сколько злости выльется из нее? Или может быть еще хуже — что, если она вообще не будет со мной разговаривать? Что, если она совсем со мной покончит?

Я имею в виду, борьба — это одно. И может быть, ладно, думаю я, смотря на Дженни, с борьбой можно справиться. Но если от тебя отказался собственный ребенок? Это уже совсем другой вопрос.

Я вообще перестаю думать.

— Думаю, что ты должна с ней увидеться, — говорит мне Дженни, подходя ближе.

Она получила работу в администрации местного колледжа, отвечает на телефонные звонки и собирается там остаться после того, как сдаст экзамен, хочет изучать что-нибудь суперпрактичное, вроде стоматологического оборудования. А еще она выглядит лучше — волосы стали объемнее, а бедра наконец похудели. И мне нравится, что у нее все складывается хорошо, но я клянусь, я выкину ее из своей кухни за то, что она с такой охотой меня критикует.

— Я пойду к ней, — говорю я ей. — Она моя мать. Я не смогу избегать ее всю свою жизнь.

— Верно, — говорит подруга. — Что ты делаешь сегодня вечером?

Я снова опускаюсь на стул и ужасно громко вздыхаю. Так громко, что просыпается Этан. Он начинает извиваться в своей коляске. Дженни немедленно начинает качать ее своей ногой, все еще смотря прямо на меня, с приподнятой бровью.

— Пойду в магазин, — говорю я, скрипя ножками стула по линолеуму.

— Пойдешь в магазин, — повторяет Дженни, качая головой и наблюдая за тем, как я беру свою куртку, словно я только что рассказала ей, что моя самая большая мечта в жизни — полететь в одиночестве на Луну.

— Я ничего не знаю об этом, — говорит Дженни, когда мы идем из «Уолмарта».

Однако я как солдат, марширующий по холму с кучей покупок в направлении своей комнаты. Меня совершенно невозможно остановить.

— Серьезно, — настаивает Дженни, когда я начинаю расстилать покрывала на кровати и туалетном столике. — Это было здесь все время, — продолжает она, трогая огромную божью коровку, ползущую вверх по лепестку ромашки в горошек. — Что подумает твоя мама, когда вернется домой?

Я вскрываю крышку на банке с краской и вынимаю ролик из целлофановой обертки.

— Тебе не кажется, что это грустно? — спрашивает Дженни.

Нет, думаю я. Ты здесь десять минут и уже говоришь мне, что закрашивать этот сад с безумными клопами грустно. Я наливаю краску на поднос и опускаю в нее ролик. Краска капает на покрывало, когда я протягиваю его Дженни.

— Пожалуйста, не надо, — говорит она, и я поворачиваюсь и начинаю шлепать краской сама.

Сначала у меня получается. Никакого отчаяния, как тогда, когда я закрашивала фреску в маминой спальне. Закрашивала прямо по свежей картине. Это как принять хороший душ после трех лет, проведенных в походе. Но очень скоро мои руки начинают болеть. Я успеваю закрасить половину одной стены, когда в глазах все мутнеет.

— Я не хочу ее видеть, — признаюсь я. — Не могу ничего с этим поделать. Я бы хотела, но я просто не могу. То, как выглядела Нелл, придя домой после попытки навестить ее… Я не думаю, что у нее сейчас легкое время со всем этим ежедневным лечением, так почему же я должна?

— Потому что ты ее ребенок.

Я фыркаю:

— И что?

— А то! Ты сильная, понимаешь? Я надеюсь, что Этан вырастет хотя бы наполовину таким же сильным, как ты.

— Не гони, — говорю я подружке. — Это не такой слащавый момент, как в той истории, когда Мэрайя Керри начинает петь «Него». Мама, наверное, думает, что я такая, такая эгоистка…

— Ни в коем случае, — перебивает меня Дженни. — Ты — ее. Это совершенно разное — то, что ты чувствуешь к своему собственному ребенку. Это неприятно, но это так. Ты понимаешь, что это такое — заботиться о другом человеческом существе? Грейс должна понимать, как тебе трудно было обратиться к Нелл. Знаешь, если Этан когда-нибудь сделает что-то подобное для меня, я буду им гордиться.