Тамара Михеева - Юркины бумеранги

— Не спится?

— Бессонница… — вздохнул он.

— А знаешь, Вась, у твоей Ленки из прошлой смены фамилия Савушкина. Может, она нашему Савушкину сестра?

— Сестра… — опять почему-то вздохнул Васька.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— А я сегодня его альбом смотрел. Открываю, а на первом листе — она. В красном сарафане и косыночке. И глаза на пол-лица.

У него самого сейчас глаза были в пол-лица. Два синих неба. Васька повозился, посмотрел в окно и вздохнул:

— Если бы я умел рисовать, я бы нарисовал ее так же.

Сёмка принес Марине охапку камышей. Она взяла, сдержанно поблагодарила и пошла в свою палату. Оттуда донеслись восхищенные ахи-охи.

Я представила, как Маринка сейчас с сияющими глазами (ведь Сёма не видит, можно и посиять) стоит посреди палаты, подносит к лицу бархатные камыши, которые Семён нарвал конечно же на Гнилом болоте — такие нигде больше не растут, а ходить туда строго-настрого запрещено. От камышей Маринкины глаза становятся еще темнее и таинственнее.

Маринка красивая. Глаза у нее такие, что ничего, кроме этих глаз, не видишь: темные, с поволокой. Цыганские глаза. И грусть в глазах — цыганская. Будто едет она в кибитке и отрешенно смотрит на горизонт. Сёмка был в нее влюблен. И при Маринке Сёма, заводила и душа любой компании, становился тихим, послушным, только хмурил темные брови. Маринка и Семён учились в одном классе.

— Они любят друг друга тысячу лет! — сказала мне по секрету Катеринка, которая тоже с ними училась.

По-моему, Катеринке нравится Сёмка, хоть она и не подает виду и всегда вроде бы переживает, если влюбленные ссорятся. Но часто я замечала ее внимательно-ласковый взгляд, направленный на этого сероглазого красавца. Он-то, конечно, не замечал ничьих взглядов, кроме Маринкиных.

И я улыбалась, вспоминая свою первую любовь, гитариста Митьку.

Однажды Семён подрался с Ванькой. Они сцепились в холле на первом этаже. Дрались молча, зло. Я бросилась в корпус с улицы, когда девочка из одиннадцатого отряда радостно сообщила:

— А у вас в отряде драка!

Но меня опередила Марина. Она не стала смотреть на происходящее, как половина отряда.

— Прекрати немедленно! — Сказать таким железным голосом даже у меня бы не получилось.

Она схватила тощего Ваньку за шиворот и стала оттаскивать к стене. Ух, каким гневом сверкали ее прекрасные «нездешние» глаза.

— Марина, не лезь! — крикнул разгневанный Семён.

Но тут подоспела я и окончательно разняла дерущихся.

Драки в нашем лагере под большим запретом. Я ничего не сказала А. М., а Олега предупредила, что на сегодняшнюю дискотеку Иван Кустов и Семён Арсеньев не идут. Олег даже не спросил почему, только сказал рассеянно:

— Хорошо, я останусь с ними… — и тяжело вздохнул. — Конечно, ради тебя, Маша, я готов на такие жертвы, но знай, что из-за этого может быть разбита моя личная жизнь!

Я рассмеялась, а Олег посмотрел на меня грустными глазами.

— Тебе хорошо смеяться, а, может, я влюбился первый раз по-настоящему? Может, только сегодня у меня есть шанс? Что тогда?

— Скажи хотя бы, кто она?

— Клянешься никому не говорить?

— Эту тайну я унесу с собой в могилу, — торжественно пообещала я.

— Нина.

Я улыбнулась: расстраивать личную жизнь своего напарника — это еще куда ни шло, но лучшей подруги — это уж слишком!

— Ладно уж, иди — выпросил.

Олег просиял:

— Машенька, я знал, что ты одна способна понять молодое, горячее сердце!

— Иди уж, «молодое, горячее»… Но укладываешь ребят тогда ты!

— По рукам! А из-за чего была драка-то?

Весь день Сёмка хмурил свои темные, будто нарисованные, брови, а Маринка демонстративно не обращала на него внимания. Когда они «случайно» оказывались рядом, она громким шепотом требовала:

— Скажи немедленно: из-за чего вы подрались?

«Немедленно» — любимое Маринкино словечко. Но Семён упрямо мотал головой и был непреклонен.

Полчаса я промучила этих «рыцарей», не поделивших неизвестно что, заставив чертить бланки для анкет, но потом отпустила. Пусть веселятся. К тому же они, кажется, помирились. Оживленной наша беседа не была, но друг с другом они были предельно вежливы. И то ладно.

Настроение у меня было лиричное. Мне правда очень хотелось посмотреть, как Олег собирается очаровывать неприступную Нину, но на дискотеку я не пошла. Это время — единственное, когда в лагере ни души. Малыши уже спят, все остальные отрываются на дискотеке. Можно побродить, подумать о своем. Или сесть в беседку и заняться наконец-то отчетом по практике. Я облюбовала себе беседку в зарослях шиповника и открыла блокнот.

Но ничего записать не успела. Тяжелая дверь актового зала открылась, и вышла Марина. Она села на ступеньки, обхватила руками коленки и замерла в ожидании. Через минуту нарисовался Семён.

— Ты чего ушла? — Сёмка встал рядом.

— Надоело. Там скучно, — ответила Марина, не поднимая головы.

— Здесь веселее?

Маринка неопределенно повела плечами. И видно было, что она ждет приглашения погулять вдвоем, и понятно было, что он не знает, как предложить.

Я смотрела на них и немножко завидовала, забыв, что вообще-то подслушивать и тем более подглядывать нехорошо.

Наконец Семён решился:

— Может… тогда… пойдем погуляем?

— Ну пойдем, — почти равнодушно согласилась Маринка.

И они пошли. На пионерском расстоянии. Несколько раз Семён порывался взять ее за руку, но так и не решился.

Я не тревожилась за них: придут к отбою, тем более его объявляют так, что слышно на весь лагерь.

…Но к отбою они не пришли. А. М. ушла на планерку, Олег куда-то запропастился, видимо все-таки с Ниной, потому что с первого этажа доносился зычный голос Валерик:

— Света, долго тебя ждать? Я не собираюсь всю ночь стоять над вами жандармом, тем более мне на планерку пора! Я уже опаздываю. Что тебе, Саша? Я не знаю, где Нина. Толик, ну это беспредел! Курочкин, я кому сказала?! Оставь подушку в покое! Ты русский язык понимаешь?

Да, не повезло нам сегодня с Валерик.

Первую мальчишескую палату, которая именовала себя «Мафия», я быстро уложила. Просто Васька сказал, что я могу не беспокоиться. Через три минуты все лежали в кроватях, а из-за приоткрытой двери доносился его приглушенный голос: Василь — мастер рассказывать страшные истории.

Но — увы! — не в каждой палате есть такой Васька. (Васька — он вообще один-единственный в целом свете!) Алина с Ольгой, как всегда, до умопомрачения долго умывались, раздевались, причесывались. Их медлительность сведет меня в могилу! Леночка полчаса летала на крыльях любви, потому что ее целых два раза пригласил на танец мальчик из первого отряда. Антон подошел ко мне и попросил прочитать стихотворение, которое он написал для Анджелы — как, мол, оно, ничего? Герка сорвал кран в туалете, и я побежала за слесарем. Ромка забыл свитер на дискотеке, пришлось его отпустить за ним… И так далее, и так далее… Наконец, поработав почтальоном («Ой, Маша, ты не отнесешь эту записку Кате? Только не читай! И не говори от кого!»), я их уложила. Вздохнула с облегчением. Но тут на «Камчатке» (в дальней палате девочек) грянул взрыв смеха.