Тамара Михеева - Юркины бумеранги

Петька от избытка чувств похлопала себя по пузу, как по барабану, и побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Солнце припекало уже вовсю, время шло к полудню, и Петька знала, что дома ей попадет за то, что убежала до завтрака, никого не предупредив, но даже это не испортило ей настроение. Пробегая через двор, она потрепала за уши дворовую собаку Найду подобрала по дороге блестящую гайку, кивнула весело Морюшкину, сидящему на железной горке.

— Петь! Петя, подожди! — окликнул ее Морюшкин.

— Чего тебе?

— Петь, там Лёшка ваш… С Алёнкой разбирается.

— Че-его?

— Ну за то… за шалаш.

— Где?!

— У ручья… Петь, подожди!

Но Петька ждать не стала. Ну Лёшище! С Алёнкой разбираться! С такой маленькой! Вот бессовестный! Ну, Петька ему задаст!

Петькино знакомство с Лёшкой Ахмеджановым началось с драки. Было это сто лет назад, еще до школы. Веселая Петька прыгала в новых валенках по снегу и смотрела, какие следы остаются. Прыгала она по-разному: с места, с разбега, как зайцы и как олени. Пока чуть не сбила с ног угрюмого незнакомого мальчишку в стареньком, но аккуратном чистеньком тулупчике, с огромным красным шарфом.

— Куда прешь? — огрызнулся мальчишка тонким голоском.

Петька застыла на месте от такого напора. В их дворе задиристых не было. А этот вообще не из их двора! Но Петьке ссориться не хотелось. Она заглянула в мальчишкино лицо и увидела, что глаза у него мокрые от слёз. Совсем недавно плакал незнакомый мальчишка.

— Ты плакал, да? — участливо спросила Петька.

— А тебе-то что?

— Бедненький! — пожалела его Петька.

— Сама ты бедненькая! — вдруг закричал он. — Как вот врежу сейчас!

Этого Петькина гордость стерпеть не смогла. Без лишних разговоров Петька ударила мальчишку в плечо. И тут же они, сцепившись, покатились по снегу. Чем бы все закончилось — неизвестно, если бы из Лёшкиного кармана не выпала пачка этикеток от лимонадных бутылок. Этикетки были чистые, хрустящие, и пахли, как новые книжки. Такие бы подошли для разных игр, которые Петька устраивала с Олежкой и Генчиком.

— Ух ты! — выдохнула Петька. — Где взял?

— Где надо, там и взял.

Петька рассердилась:

— Ну чего ты такой противный? Я же с тобой по-хорошему!

— Да-а… — вдруг жалобно протянул мальчишка. — У тебя бы собаку отобрали…

И он рассказал, что раньше они жили в своем доме, у вокзала, и был у него, у Лёшки, верный пес Пират. Но недавно папе дали квартиру в Директорском, и старый дом решили продать.

— А Пират? — спросила Петька, сама мечтавшая о собаке.

— Они говорят: «Ты не понимаешь — это дворовый пес, он в квартире жить не сможет…» А он везде сможет, если со мной!

— Пошли! — решительно дернула его за руку Петька.

— Куда?

— К твоим родителям. Им надо объяснить, что собак бросать нельзя.

— Да объяснял я, — устало и горько сказал Лёшка. — Все бесполезно. Папу не переубедишь. Он уже продал его вместе с домом. Говорит: «Пес к конуре привык, пусть там и живет. Нам он зачем в квартире? Никакой пользы. А там он на свежем воздухе, ему хорошо будет в своем дворе». А я вчера к воротам подошел — Пират воет. И я ничем помочь не могу.

Петька тоже не могла, но ее готовность Лёшка оценил. Они подружились. Лёшка сказал, что его отец работает на газзаводе. Волшебное слово «газзавод» означало завод, где делают газированную воду. Это было одноэтажное серое здание за высоким забором на берегу Ямолги. Лёшка в тот же день повел туда Петьку «пить газировку». Они смотрели, как выстраиваются в ряды на конвейере зеленые бутылки, как едут под мойкой, как наполняются шипучей душистой водой, как потом железная «рука» запечатывает их крышками. Они брали с ленты конвейера прохладные мокрые бутылки без крышек, выпивали, бегом несли их к началу конвейера и снова и снова сопровождали их по всему пути. Лёшку здесь все знали.

— Лёш, и что, даже платить не надо?! — восхищённо спросила Петька.

— He-а! Вообще-то я иногда помогаю… Штампы на этикетки ставлю, бутылки составляю.

— А можно, я тоже?

— Ну… можно, наверное.

Они проторчали на маленьком заводике целый день, а на следующий пришли уже вчетвером — еще Олежка и Генка. Девять женщин, работавших под начальством Лёшкиного отца, давали им несложные задания, угощали газировкой, благодарили за помощь. Скоро уже никто и не помнил, что когда-то Лёшка жил не в их дворе.

Петька нашла Лёшку и Алёнку у ручья в Заколдованном Лесу, как и говорил Морюшкин. Алёнка прижимала к себе маленькую плюшевую собачку, глаза ее подозрительно блестели. Петька подошла не здороваясь, села рядом с Алёнкой на скамейку. Лёшка, что-то говоривший, сбился. Смутился и подтолкнул Алёнку:

— Иди отсюда…

— Не пойду, — чуть не плача, но упрямо сказала Алёнка. — Я первая здесь сидела, а не ты! Сам вот и иди…

— Ну ты даешь! — восхитился ее дерзостью Лёха.

— Ты чего к ней пристаешь? — угрожающе спросила Петька.

— Не пристаю я.

— Пристает! — начала плакать Алёнка. — Он пристает! Петь, скажи ему!

— Да чего ты, дура, заголосила! — крикнул с досадой Лёшка.

Алёнка заплакала в голос, а Петька набросилась на Лёшку.

— Что ты кричишь? Пристал к маленькой! — Она порывисто и грубовато обняла Алёнку. Та хотела вырваться, но Петька не заметила, только сильней прижала ее к себе. — Что ты от нее хочешь?

— Знать хочу, говорила она своему брату чего про шалаш или нет!

— Дурак ты, Лёшенька! Зачем тебе это понадобилось?

— Потому что… Потому что я хочу знать, кто виноват, вернее, что этот твой Денёк ненаглядный не виноват!

Петька даже не обиделась на «ненаглядного» — до того ей грустно стало.

— Ну почему тебе так не хочется, чтобы человек остался честным?

Желтые Лёшкины глаза сузились. Стали совсем кошачьими.

— Потому что если кое-кто в этого человека влюбился по уши, то это еще ничегошеньки не значит, — насмешливо, с растяжечкой сказал Лёшка, резко повернулся и пошел прочь.

Петька так и застыла на месте от этих слов.

Прошлой зимой Бродяги часто катались с горки. Сядешь верхом на старые заслуженные санки, веревку натянешь, как вожжи, и — вниз! вниз! — по укатанной горке. Бывали и веселые неудачи — санки сворачивали в мягкий пушистый снег. Но однажды Петька врезалась в заледенелый сугроб. Голова загудела ровно и муторно, а лицо зажгло, будто в кожу вонзились тысячи ледяных игл, — вроде бы и лед, а лицо горит.

И сейчас, после Лёшкиных слов, Петька будто бы снова на большой скорости врезалась в ледяной сугроб: лицо вспыхнуло, загорелось огнем, а голова загудела. Алёнка стала дергать Петьку за рукав, но она только головой помотала: ничего, мол, все в порядке, и со всех ног бросилась бежать. Через Заколдованный Лес, через Поляну, по лестнице в Хижину. Слава богу, никого! Петька с разбегу повалилась на коврик. Что он такое сказал?! Неужели все так думают? Разве она, Петька, ведет себя так, что про нее такое думают? Неужели и Денёк тоже думает, что она влюбилась?! Что ей делать теперь?