Николай Печерский - Масштабные ребята

Возле палаток затрубил горн. Внизу забренчали ведра, лопаты. Около соседнего дома загрохотала лебедка. Это спускали вниз верхолаза Леньку Курина. Я даже не заметил, как пролетело время. Есть мне не хотелось ни капельки.

Меня спустили последним. Когда я выбирался из люльки, возле дома уже никого не было. Я стряхнул с комбинезона высохшие крошки раствора, вымыл под краном руки и отправился домой.

Я уже дошел до лиственницы, где дорога сворачивала в наш поселок, и вдруг услышал в стороне какой-то отчаянный крик.

Я свернул с дороги и пошел к новому лагерю. Вскоре я увидел маленького крикуна и какую-то девочку, очевидно, его сестру. Девчонка сидела по-якутски на корточках возле палатки и чистила картошку. Брат стоял рядом и кричал таким превосходным басом и с таким вдохновением, что можно было позавидовать.

На мальчике была красивая, разорванная на животе безрукавка и черные, видавшие виды трусы. Руки, ноги и даже шея крикуна были в синяках и длинных красных царапинах. Каждый синячок неизвестно с какой целью был старательно обведен вокруг химическим карандашом. Вблизи мальчишка немножко напоминал пятнистого леопарда.

Я поздоровался с девочкой и спросил, почему воет без передышки владелец шикарных синяков. Девочка бросила в миску с водой очищенную картофелину и неохотно сказала:

— А ну его. Он из меня всю кровь выпил. Сам ударился, а на меня все сваливает. Он у нас всем недоволен. Он только себя любит. Мама сказала — если у него будут новые синяки, она меня накажет.

— А почему у него синяки в кружочках? — спросил я.

Девочка улыбнулась краешками губ, но потом снова стала серьезной.

— Это я обвела. Он сам синяки набил, а моих тут нет.

Я хотел посоветовать девочке ставить возле каждого синяка номер. Так легче и проще вести учет. Но потом я передумал. Зачем мне навязывать свои методы.

Мальчишка услышал, что мы заговорили о синяках, и снова взвыл таким отчаянным басом, что я даже уши заткнул.

Я — гуманный человек и всегда выступаю против телесных методов воспитания. Но тут я не выдержал, снял с комбинезона ремень и потряс им в воздухе.

— Если ты не прекратишь, — сказал я, — я сделаю из тебя шашлык. Учти!

Эффект был поразительный. Мальчишка мгновенно смолк. Он смотрел на меня снизу вверх угольно-черными глазами и, кажется, даже не дышал.

Девочка с благодарностью взглянула на меня.

— А вы кто будете? — вежливо спросила она. — Вы тоже с папой и мамой приехали?

Когда тебя называют на «вы» такие приятные и самостоятельные девочки, ты сразу становишься на голову выше. Я затянул ремень на самую последнюю дырку, еще раз строго посмотрел на крикуна и стал рассказывать девочке, кто я такой, как и почему приехал на строительство нового поселка. Времени у меня было в обрез, но все равно я успел рассказать про наш класс, Леньку Курина и даже про то, что сегодня я работал в люльке возле самой крыши трехэтажного дома.

И еще я предложил девочке дружить со мной и пригласил ее к нам на костер. Мальчишка тоже изъявил готовность идти на костер. Я разрешил. Пускай только сначала перевоспитается.

Иногда очень трудно понять и оценить встречу с незнакомым человеком. Пройдет время, и ты вдруг вспомнишь ее всю до самой последней черточки, увидишь, какой след оставила она в твоем сердце.

Так случилось и со мной. Через несколько дней я вспомнил девочку и ее крикливого, покрытого синяками братишку. И тут, может быть, впервые в жизни, в мою душу заползло смятение. Я подумал, что и сам, в сущности, ничем не отличаюсь от мальчишки с синяками. Так же, как и он, я люблю только себя и если придется туго, пытаюсь свалить свою вину на других. Я вспомнил все свои проказы и пакости, пересчитывал их, будто синяки, и тут же обводил вокруг чернильным карандашом.

Все это были мои личные синяки. Винить было некого.

В субботу возле столовой появилось объявление:

«Сегодня состоится общее собрание строителей. Явка обязательна».

Пал Палыч сказал, чтобы мы привели себя в порядок и тоже пошли на собрание. После обеда наша палатка превратилась в комбинат бытового обслуживания. В руках ребят мерцали иголки, посвистывали сапожные щетки, не остывая ни на минуту, потрескивал электрический утюг.

У дверей с вафельным полотенцем на шее сидел Ленька Курин. Деловито щелкали ножницы, на пол бесшумно падали длинные и черные, как сажа, Ленькины волосы. Леньку стригли по специальному заказу, под «ежа».

У меня тоже было немного дел. Дня два или три тому назад у ботинка отпала подошва. Она подвертывалась кренделем и временами так отчаянно хлопала, что все оборачивались и смотрели на меня. Я задирал ногу выше, чем надо, и даже пытался ходить задом наперед. Но и это тоже было не совсем удобно и прилично.

Я не собирался выступать на собрании, но все равно в таком ботинке идти не решился. Я разыскал кусок проволоки, пробил гвоздем две дырки и закрутил концы мертвым морским узлом. После починки ботинок раздался в ширину и стал похожим на свинью с кольцом в ноздре.

Собрание решили проводить на вольном воздухе возле новых домов. В них уже поселились рабочие. Моя новая знакомая и мальчишка в синяках также перебрались в новый дом. Два дня назад я приходил к ним в гости. Отец и мать оставляли меня пить чай, но я отказался. Я только посмотрел, как они устроились и проверил штукатурку. Все было в полном порядке.

Когда мы пришли к новым домам, народу там уже было полно.

Я сел на скамейку рядом с Ленькой, стал смотреть и слушать. Сначала выбрали президиум, потом прораб Афанасьев начал делать доклад. Афанасьев докладывал без бумажки и поэтому у него получалось не совсем склад но. Он часто повторял одно и то же и при этом страшно смущался и все время вытирал лицо и шею платком. Я вынул втихомолку письмо, которое получил сегодня от отца, и стал перечитывать. Такое можно было читать не только сто, но и двести раз.

Отец писал, что у него с мамой тоже все в порядке. Он благодарил за письмо и обещал, что обязательно пошлет на озеро какого-нибудь геолога. В письме так и было написано: «Благодарю тебя, сын. Я вижу, ты немного поумнел».

Я снова принялся перечитывать письмо. Но тут Ленька Курин толкнул меня под скамейкой ногой.

Ленька привел меня в чувство не зря. Я чуть-чуть не прозевал самого главного. Прораб начал говорить про наш класс и про седьмой-б. Он признал свои ошибки и публично заявил, что мы все работали на совесть и заслужили самой высокой оценки по пятибалльной системе.

— Это, товарищи, если хотите знать, самые настоящие масштабные ребята, — сказал прораб. — Давайте скажем им спасибо и похлопаем в ладоши.

Нам аплодировали и даже кричали «ура».