Серафима Власова - Клады Хрусталь-горы

Неиссякаемы родники народного творчества. В этом мы видим залог дальнейших успехов Серафимы Константиновны Власовой, которая подарит читателям еще немало замечательных и самобытных произведений.

Александр Лазарев

Говорят, нет на Урале горы, про которую бы люди сказ не сложили.

Будто в кружева из самоцветов горы одели. И когда эти кружева плели, то самым дорогим для рабочего человека словом украсили.

Вот и мы сказ поведем.

Как-то раз, в осенях, пошли на Терсутские болота два наших заводских парнишки: Петьша Крылышко и Федьша Олененок, по клюкву, а больше того вольным ветром подышать, на Урал родной поглядеть — глазам дать от работы отдохнуть. Известно, работа-то в литейной — не на печке бабкины шаньги жевать.

Парнишки одногодками были. Вместе и росли. В один день их матери в ногах у мастера валялись, чтобы взял он их сыновей. Одна овечку привела, другая — телку, как говорят, последние крохи отдали, только бы к работе мастер их сыновей пристроил. Было парнишкам в те поры лет по двенадцать. Велики ли годы? Только бы в бабки поиграть, а тут уж не ребячьи заботы к ним подоспели.

Ну, вот. Идут это они по дороге, а вышли раным-рано, чтобы обыденкой сходить. Идут, конечно, не молча. Свои ребячьи разговоры ведут. Петьша вслух считал, сколько он за неделю зуботычин получил от мастера да сколько раз его надзиратель окровенил.

Федьша же счет другому вел: сколько ему в конторе копеек недодали да сколько из оставшихся мастер себе отберет. Словом, невеселые разговоры парнишки вели.

Да откуда им и веселым-то быть? Дома нужда. Безотцовщина. На работе каторга. Не шибко заиграешь…

Шли, шли парнишки по дороге, а она, матушка, в Урале чисто петля: то туда, то сюда, то на горку, то под горку. Долго кружились ребята вокруг какой-то горы.

Кружились, кружились, а как оглянулись, то увидели, что вовсе не на том месте, где должны быть, очутились. Одним словом, оплошали. Где-то не там на свороток пошли: видать, разговор, что они от горечи на сердце вели, совсем в другую сторону их увел.

— Крылышко! — сказал Федьша. — Знать-то, мы не на Терсутские болота идем, а на Иткульскую тропу угадали!

— Правда, — ответил Петьша. — Давай пуще еще поглядим.

Огляделись парнишки и видят совсем незнакомое место.

— Давай подадимся назад. Натакаемся, может, и на верный свороток, — предложил Федьша. — А то солнышко высоко. Так и клюквы не найдем.

— Назад так назад, — согласился Петьша.

И ребята повернули назад. Подошли к другому своротку и остановились.

— Давай поедим и присмотрим, тут ли дорога? — сказал Петьша.

— Давай.

Достали еду. Велика ль она была? Краюха черного хлеба, луковица и соленый огурец на двоих. Живо умяли.

— А все же мы не на Терсутские идем, а на Северушку, знать-то, ушагали! — дожевывая хлеб, сказал Петьша. — Видишь, там за горой и дорога. Пойдем!

— Кака тебе там Северушка? На Иткуль, тебе говорят, — с сердцем ответил Федьша.

Может быть и долго бы еще спорили ребята, но на их счастье из-за горки человек показался. Шел он спокойно, не торопясь. За плечом у него висело ружье. На вид он был совсем молодой. Одет по-городски.

— Горняк, знать-то? Может, штегерь? — шепотом сказал Петьша.

Но не до одежи было ребятам: штегерь шел или кто другой — обрадовались они человеку. Хоть друг перед другом храбрились. Ни тот, ни другой не хотел показать, что струхнул — оба понимали, что заблудились.

В это время молодой человек подошел к ребятам и тоже обрадовался. И хотя он, конечно, не заводским парнем был, а то ли студент, то ли горняк, но заговорил он с парнишками просто, как равный — без форса, даже весело и бодро:

— Откуда вы, франты?

— Каки мы франты? — обидчиво сказал Федьша. — Заводские мы. Из литейной. Там робим, — поднимая с глаз старый отцовский картуз, продолжал он.

— А вы, дяденька, кем будете? — спросил Петьша молодого человека.

— Я студент, ребята. Зовут меня Спиридоном. А вас, рабочий класс, как по батюшке величать или просто по именам? — полушутя спросил молодой человек.

— Меня зовут Федором. Только все зовут Олененком за то, что у отца тако прозвище было. Он козуль да сохатых шибко ловко бил.

— А его? — и парень ткнул пальцем в плечо Петьшу.

— Петро Крылышко. Крылышком его зовут за то, что все, как птица, хочет полететь. С бани падал, — улыбнувшись, добавил Федьша.

— Любопытно вас прозвали! — сказал Спиридон. — А что вы уж в литейной потеете — почтенно…

Слово за слово — разговорились, да так, что ребята и думать позабыли о своем горе. Будто и не блуждали. Наперебой рассказывали оба о своем немудрящем житье. Про обиды свои на мастеров, на щегерей.

— На работе зуботычины, дома мать плачет, нужда ест, — говорил Петьша. — Одним словом, житуха у нас одни колотилки да молотилки, а куда податься и сами не знаем. Вдругорядь бы и сам мастеру сдачи дал, да што толку-то? Вот Ваньша не стерпел, так дал надзирателю, а толк какой? В тюрьме сидит парень, Ваньша-то, — добавил он.

— Кровопиец у нас мастерко-то, душегуб чисто, — вставил Федьша.

— Э! Да вы крепкие орешки, как я погляжу, — сказал Спиридон. — За это я вам одну сказку расскажу, а в ней ты, Крылышко, ответ найдешь, куда податься и по какой тропе тебе шагать…

А теперь пойдемте на горушку одну — вон там за своротком, а то времени-то уже немало. Скоро и домой. Матери вас потеряют. А матерей обижать не надо. У них и так обид — невпроворот. Шагаем, молодцы!

И Спиридон повернул на свороток, а за ним и ребята подались.

— Так слушайте сказку про Хрусталь-гору и ее клады. В далекое время здесь, в этих местах, жили старые люди. Охотничали да самоцветы добывали они. Приезжим купцам их продавали.

Несметные богатства самоцветов — теперь они изумрудами зовутся — лежали в Хрусталь-горе.

Ишь, она вся изрыта — оттого эту гору еще и Копань-горой зовут.

Прослышали про эти камни царские воеводы и решили не только Хрусталь-горой завладеть, но и всей землей в округе.

Напали воеводы с войском на здешних людей. Многих перебили, многие сами ушли — бежали в горы, в степь.

А как завладели царские воеводы Хрусталь-горой, так тут же дали приказание слугам — рыть гору. Самоцветы искать.