Антон Таммсааре - Наш лисенок

— Ты как сюда попал?

— Просто так, на опушку ходил, — ответил Атс. Ему вовсе не хотелось признаваться отцу, что он понапрасну гонялся за ним; но когда отец закрыл за собой калитку и теперь уже в самом деле зашагал к лавке, Атс не удержался и сказал: — Я провожу тебя.

— Нельзя тебе далеко ходить, мама будет искать, — возразил отец.

— А я далеко и не пойду, только до опушки леса, — сказал мальчик.

Отец промолчал, и Атс решил, что до опушки может идти вместе с ним. По когда они подошли к полям, отец проговорил:

— А теперь поворачивай назад, не то уйдешь слишком далеко.

Атс сделал вид, будто возвращается обратно, но на самом деле свернул с дороги и спрятался за густым кустом орешника, откуда хорошо было видно, как папа в своих тяжелых сапогах шагал по пыльному большаку. Атс мог бы простоять за кустом хоть до тех пор, пока отец не вернется из лавки, но скоро услышал голос мамы, звавшей его. Ничего не поделаешь, пришлось возвращаться домой, и он пошел прихрамывая, потому что вдруг почувствовал, как болит пораненный палец, как пульсирует в нем кровь, хотя до того Атс и думать забыл про этот палец. Он был убежден, что, если бы ему позволили идти вместе с отцом до самой лавки, палец так и не заболел бы, как будто его вовсе и не было. Теперь же идти было очень трудно, потому что ступать приходилось только на пятку.

— Где ты так долго был! — выговаривала ему мама. — Я боялась, как бы ты за отцом не увязался.

— Я же не могу бегать, у меня палец болит, — объяснил Атс. — Я проводил папу до поля, а обратно идти не мог.

— Зачем же ты уходишь со своей больной ногой так далеко, — сказала мама, — сидел бы лучше дома.

— Но нога ведь болит не так сильно, чтоб я совсем не мог ходить, — возразил Атс.

— Значит, когда надо идти домой, нога болит, а когда бежать из дома, здорова, — сказала мама.

Мальчик ничего не ответил на это, и они молча вошли в ворота. Но дворе Атс первым делом поспешил к лисенку и стал в щель рассказывать ему:

— Папа уже пошел в лавку! Вот увидишь, когда он вернется, он принесет тебе ошейник с пряжкой. Вороне не принесет, а тебе принесет. Это потому, что ты живой. Если бы ворона была жива, папа и ей тоже принес бы ремешок с пряжкой, а теперь не принесет, какой в этом толк. А скоро тебя выпустят из ящика. Где папа тебе место найдет, я еще не знаю, но ты не сомневайся, местечко он найдет такое, что и ты будешь довольна. Папа всегда говорит маме: «Будь довольна, пока душа в теле, положат в могилу, будет время грустить». Запомни это!

Скоро эти умные речи наскучили самому Атсу, а отец все не шел и не шел. Солнце уже повернуло в сторону леса и стало склоняться к макушкам деревьев, а об отце не было ни слуху ни духу. Два раза Атс украдкой выскальзывал за ворота и добегал до опушки леса, глянуть, не покажется ли он вдали, но всякий раз возвращался разочарованный: отца не было видно. И каждый раз с больным пальцем повторялась одна и та же история: по дороге из дома он не болел, как будто его и не было вовсе, зато на обратном пути мальчику приходилось ступать на пятку. Наконец терпенье Атса лопнуло. Он пошел к маме и, уже сердясь, сказал ей:

— Наверно, папа сегодня совсем не вернется домой!

— Вернется, — успокоила его мама, — солнце еще только-только начинает садиться.

— Вот увидишь, не вернется, — упрямо настаивал на своем Атс. — Если бы он хотел вернуться, давно уже был бы здесь.

И как раз в эту минуту скрипнула калитка, и когда Атс подбежал к окну, он увидел, что во двор входит отец.

— Папа идет, папа идет! — закричал Атс и стремглав выбежал во двор, как будто у него никогда не болел ни один палец. — Ты достал ошейник и пряжку? — выпалил он.

Отец равнодушно ответил:

— А как же иначе! За деньги все можно достать.

— Покажи, — стал упрашивать мальчик, ухватив отца за полу пиджака.

Но отец не хотел показывать и, отстранив сына, сказал:

— Да потерпи ты немножко. Вот поем, тогда и посмотрим, что из всего этого получится.

Для Атса слова отца прозвучали, как гром с ясного неба. Ему страшно было подумать, что придется ждать еще, пока папа стянет с ног сапоги, сменит воскресную одежду на будничную и сядет за стол обедать. Любое испытание он перенес бы легче, чем такое долгое ожидание. Лучше уж бегать с окровавленными пальцами, чем сидеть и смотреть, как папа спокойно, даже равнодушно занимается своими делами. И уж совсем невтерпеж стало ему, когда отец вынул из кармана какой-то сверток в желтой бумаге и положил его на подоконник. В свертке, несомненно, было все то, что так ждал Атс. Он подкрался к нему, потрогал его пальцем, чтобы почувствовать, что там лежит, завернутое в бумагу, но она зашуршала, кажется, только от одного его взгляда, и отец не оборачиваясь сказал:

— Атс, оставь сверток в покое!

Атс так и сделал и вышел из комнаты.

— Куда ты? — закричала мама ему вслед. — Иди есть, не то остынет!

Но Атс сделал вид, будто ничего не слышит или как будто у него такие неотложные дела, что он обязательно должен выйти из комнаты. У него были свои планы. Сверток лежал на подоконнике, окно было открыто. И Атс подумал: «Развернуть покупку на подоконнике я не смогу, папа услышит, как шуршит бумага. А вот если бы мне удалось через открытое окно стащить сверток и убежать с ним за угол дома, я смог бы открыть его и все хорошенько рассмотреть, ведь папа оттуда не услышит шуршания. А потом можно будет все снова завернуть в бумагу и через открытое окно положить на подоконник. Потом я вернусь в дом и сяду за стол, на душе у меня будет спокойно, и я с аппетитом поем».

Оттого-то Атс и стал глухим, когда мама звала его обедать. План его, как выяснилось, был рассчитан что надо и удался на славу: Атс схватил сверток с подоконника, унес его за угол дома, открыл и обследовал содержимое. По, к своему удивлению, обнаружил в нем множество вещей, не имевших никакого отношения к ошейнику: какие-то медные гвозди и шурупчики, пара крючков и скобок. Была еще полоска кожи, свернутая в трубочку, а ошейника не было. Не было и золотистой медной пряжки. У Атса даже сердце екнуло: неужели папа забыл об ошейнике или не нашел в лавке ничего подходящего? Ну конечно, в лавке не было ничего такого, из чего можно сделать лисенку ошейник. Да и в самом деле, с какой стати торговать такими вещами, раз ни у кого нет лисенка. Ни у кого! Только у них, да и то лишь потому, что сгорел молодой сосняк. Папа очень жалеет лес, каждый день горюет о нем, но зато теперь у них есть лисенок. Из лисьей шкуры когда-нибудь получится хорошая теплая шапка или воротник на шубу, говорит папа. У других лес не горел, вот у них и нет лисенка.

Так рассуждал Атс сам с собой, направляясь в комнату, потому что мама опять позвала его обедать. Но когда мальчик садился за стол, на сердце у него было тяжелее прежнего. Раньше он сгорал от любопытства и ожидания, теперь же чувствовал одно только разочарование: ведь в свертке не было ни ошейника, ни пряжки, только какие-то бесполезные медяшки, от которых Атсу было ни холодно ни жарко.