Рудо Мориц - Его большой день

Габо заметил, что Йожо какой-то сам не свой. А вдруг этот балбес раздумает? И сердце у него оборвалось.

— Послушай, Йожо, как здорово будет! Автомат, гранаты!..

Йожо пришел в себя. Не хватало еще, чтобы Габо над ним смеялся! Да и что здесь делать? И отец там, и Никита, а если дадут пострелять из автомата, о чем еще мечтать. И все-таки сердце у него снова сжалось. Мама… Она останется одна. А что она скажет, когда узнает, что он уходит? Удрать? Ночью открыть окно и исчезнуть? Но это еще хуже, она последнее время много плачет. «Ладно, что-нибудь придумаю…»

Решили выйти в десять вечера. Дорогу знают, а сейчас полнолуние — ночь не такая уж темная.

Габо побежал домой собираться. И Йожо, задумавшись, пошел во «Взрыв». По дороге к нему подбежал пес. Он терся своим гибким туловищем о его ноги.

— Пойдешь со мной, Гром? — спросил мальчик, а пес положил передние лапы ему на плечи и шершавым языком облизал лицо.

И Йожо решил взять Грома с собой.

Когда он вошел в кухню, мать сидела на табуретке, бессильно опустив руки на колени. В глазах ее стояли слезы. «Опять плачет», — подумал Йожо, и это его снова вывело из колеи. Она знала, что бои начнутся, но все-таки мрачный глухой грохот испугал ее.

Зузанка в уголке на полу беззаботно играла пестрыми тряпочками.

— Стреляют, — устало промолвила мать.

Мальчик подошел к ней. Она крепко прижала его голову к груди и сказала:

— Совсем близко стреляют… Никогда еще я не слышала такой страшной стрельбы.

Зузанка оставила свою игру и удивленно посмотрела на мать, почувствовав в ее голосе тревогу.

— Мамочка… — всхлипнула Зузанка.

— Ох, девочка ты моя родная… — Хорватова взяла Зузанку на руки.

Йожо помрачнел. Он не ждал, что мать так встревожится. Как же теперь ей сказать, что он хочет идти к отцу?..

— Мама… — Но голос его сорвался, и он не смог продолжать. Как будто сильная рука схватила его за глотку.

— Что, сыночек?

— Не плачь, мама!

— Но ведь я… Разве я плачу? — Она поспешно утерла слезы. И уже более уверенным голосом добавила: — Просто мне страшно за отца и за вас.

Стрельба вдалеке утихла. Хорватова успокоилась. Снова посадила девочку играть и стала чинить рубаху Йожо.

Йожо решил, что наступил удобный момент.

— Мама, я пойду к отцу… — Он сказал это решительным голосом, не допускающим никаких возражений.

— Да куда же ты пойдешь, сынок? — Мать подняла глаза от работы и невольно приложила руку к груди. В ее глазах мелькнул испуг.

— К Сухому Верху, мамочка, — ответил сын, и пот выступил у него на лбу.

— Но ведь там стреляют… — почти простонала она.

— Там папа…

Снова послышался гул моторов. Самолеты летели совсем низко, почти над самыми трубами домов.

Йожо выбежал из дома. Он был рад, что разговор закончился. Хотя бы ненадолго. За ним медленно вышла мать, ведя за руку Зузанку.

Самолетов было два. Оба двухмоторные. Они летели в сторону Мартина. Мальчик совершенно отчетливо различал опознавательные знаки на крыльях — черные кресты с белой окантовкой. Такие же кресты, какие он видел на танках в эшелонах, двигавшихся на восток.

— Вражеские… — прошептал он.

Самолеты исчезли за южным отрогом Буковинки. Мать хотела было войти снова в дом, как вдруг послышались сильные взрывы. Один… другой… много взрывов, слившихся в мощный грохот. Йожо почувствовал на своем лице удары воздушной волны. Двери задрожали.

Мать вздрогнула и резко обернулась. На ее лице застыл ужас.

— Бомбят, — сказал вполголоса Йожо. Во рту у него пересохло.

Мать молчала. Зузанка хныкала и терла рукой глаза.

Вслед за взрывами началась пулеметная стрельба. Эхо усиливало ее.

Самолеты показались снова. Теперь один из них направлялся к Поважскому ущелью, а другой — прямо к «Взрыву». За ним тянулся длинный черный хвост дыма. Накренившись на один бок, самолет приближался к Буковинке, все время снижаясь.

И вдруг от него стало отделяться и падать вниз что-то темное. А потом один за другим послышались взрывы. Йожо лежал на земле, в ушах стучало, на него и вокруг падали большие комья земли.

Пилот подбитого самолета сбросил остаток бомб, чтобы облегчить раненую машину. Но все равно не сумел спасти ни себя, ни самолет. Машина стремглав летела вниз и упала на гребень Буковинки.

— Горит!.. Мама, самолет горит! — закричал Йожо, поднимаясь с земли и стряхивая с себя грязь. За домом завыл Гром.

Но мать больше не вышла из дому. Она забилась в угол, прижав к себе плачущую Зузанку, как будто охраняя ее от опасности. Казалось, ничто не заставило бы ее теперь выйти из дома. Сердце у нее стучало так громко, что она сама отчетливо слышала этот стук.

До самого вечера в доме Хорватов царила подавленность. Пушечная пальба все не утихала. Об уходе Йожо разговор больше не заходил. Мальчик не решался, да и мать сама не начинала.

Когда стемнело, прибежал Габриель с заплатанным рюкзаком на спине:

— Пошли!

Йожо пожал плечами и искоса посмотрел на мать. Она сидела бледная, подавшись вперед и опустив плечи. Глаза глубоко запали. Ему стало жаль ее. Но остаться он не может. Чем дальше, тем отчетливее он чувствовал: не может. В голове вертелись слова Никиты: «Они и детей вешают».

— А меня мама пустила, — пришел на помощь Габо. — Говорят, здесь оставаться опасно и мальчишкам тоже. Немцы, если придут, заберут всех.

Мама резко подняла голову, словно ее ударило током.

— Заберут мальчиков, говоришь?

— Так на заводе сказали, — кивнул Габриель.

— А Никита мне говорил, что они и детей вешают, — выпалил Йожо.

На лбу матери собрались тонкие морщинки. Она напряженно думала.

— Мама, пусти меня! — Йожо взял ее за руку; рука была холодная.

Мать встала. Она показалась сыну необычайно высокой.

— Ну что ж, иди… иди! — сказала тихим, дрожащим голосом. — Ты точь-в-точь отец: все равно бы ушел, — и попыталась улыбнуться. Но это была горькая улыбка.

Йожо порывисто и радостно обнял ее:

— Мамочка, не сердись!

Хорватова поцеловала его в лоб и подняла над головой сына жилистую руку, словно хотела благословить его.

— Иди, — повторила она, — иди… А мы тут как-нибудь перебудем.

— Если будет плохо, уйдите с Зузанкой в безопасное место, — посоветовал он серьезно. И стал прощаться: — Прощай, мама, и ты, Зузанка! И добавил голосом отца: — Слушайся маму!

Затем оделся потеплее, взял с собой старый кусок брезента, который уже давно нашел в одной из построек «Взрыва». В карман сунул кусок черствого хлеба.

— Гром! Гром! — крикнул псу.

Пес бросился к нему.

— Пошли с нами!

И двое ребят с собакой двинулись в путь.

При переходе через Важский мост их остановил патруль: двое в гражданской одежде с красными полосками на рукавах — народная милиция, несшая в селе службу по наведению порядка и обеспечению безопасности.