Рудо Мориц - Его большой день

«Должно быть, это чудище мы так и не увидим, — подумал я, теряя надежду. — Прошел где-нибудь стороной, пока мы сюда по горам карабкались».

Закурил я сигарету — ветер-то все еще на нас дул, сижу и все об этом необыкновенном олене думаю. Что же может быть у него на голове вместо рогов?

И тут слышу, где-то близко валежник хрустнул.

«Зверь немалый, должно быть», — думаю.

По звуку уже понял, что это только олень может быть, никто больше. Мертвая тишина.

Встал я бесшумно, ружье приготовил, прислонился к буку и жду. А треск все ближе.

Глаза у меня, того и гляди, из орбит выскочат, так бы чащу взглядом просверлил.

И вдруг, откуда ни возьмись, на звериной тропе показался сильный, высокий олень. Великан настоящий! И — вот так чудеса! — тот самый, олень в шапке! На голове у него и вправду что-то вроде шапочки!

Разглядывать его было уже некогда. Вскидываю ружье — только курок нажать осталось. А олень остановился за деревьями и по сторонам смотрит. Сердце у меня стучит, словно олень копытами. Я стою затаив дыхание…

Наконец тронулся с места необыкновенный олень и прямо в старый бор. И все озирается, видно, загонщиков учуял. Тут я его и уложил. Он рухнул на землю сразу, после первого выстрела.

Бегу я к нему, да и остальные охотники ждать не стали на своих номерах, когда выстрел заслышали.

«Вот великан!» — ахали все.

И в самом деле! По зубам судя да по впалому животу, оленю могло быть добрых пятнадцать лет.

Принялись мы тапочку его необычайную рассматривать. Это была, пожалуй, даже и не шапочка, как издали казалось. Вместо рогов выросли у оленя какие-то тарелочки. Они спускались почти на глаза. По краям вроде кружевные и будто перламутром отливают. И впрямь, случай необыкновенный, ну просто небывалый!

— Но как же так, дядя Богдан, вместо рогов тарелочки какие-то? — умирая от любопытства, спрашиваю я.

— Дело так, должно быть, получилось: видно, драчун страшный этот олень был. Когда рога сбросил, налетел, наверное, головой на что-нибудь очень твердое да и повредил то место, откуда рога растут. Знаете, такие шишки на голове… Вот настоящие рога больше расти и не стали, а только такое чудо.

Я кивнул головой — понятно, мол.

А дядя Богдан кончил свой рассказ так:

— Обрадовался я своей удивительной добыче. Больше всего меня трофей мой радовал — эти самые тарелочки. Повешу их, думаю, в комнате, вот глазеть люди будут! Но зря я размечтался. Управляющий ко мне пристал: вы еще такого встретите. Вы, мол, молоды, да то, да это… А в те времена, если господа заберут что себе в голову, так уж…

Дядя Богдан только рукой махнул, словно отгонял от себя воспоминания о старых временах…

— С той поры напрасно я ищу такой трофей для своей коллекции. Ведь олень в шапочке не каждый день встречается.

— А теперь об этих рысях, дядя Богдан! — пристал я, стоя у шкафа, на котором лежали рядком девять рысьих черепов.

Дядя Богдан смотрит на черепа, потирает рукой подбородок — раздумывает, очевидно. Потом берет череп с пометкой; «1951 год».

— Это самый интересный случай. — И дядя Богдан стучит по белой кости. — О нем я вам и расскажу.

Старый, продавленный диван скрипнул, я придвинул к нему ближайший стул. И дядя Богдан начал свой рассказ:

— Однажды обходил я охотничье хозяйство и дошел до самых Шудовых выгонов. Тамошние крестьяне пасут здесь скотину все лето. Только я появился, как пастухи кричат мне что-то и к себе манят.

«Что вам, ребята, надо?» — спрашиваю.

«Дядя Богдан! — закричали они наперебой. — На этом холмике мы дохлую лису нашли!»

Мало ли отчего лиса околеть может. Поэтому я только рукой махнул. Меньше одним разбойником на участке, только и всего. Лишь спросил у мальчишек, что они с ней сделали.

«А чего с нею делать? — скалятся озорники. — Бросили там, где лежала, ведь в ней уже черви завелись».

Обо всем этом я тотчас же позабыл, но через несколько дней пастухи сказали мне, что снова дохлую лису нашли.

«Вон там, в ярочке лежит», — указали они на лощину.

Тут уж я призадумался: отчего это лисы вдруг дохнуть стали?

«Покажите-ка мне ее!» — попросил я ребятишек. Они охотно отвели меня к ручью.

Это была давно околевшая старая лиса.

«Что с этими рыжими разбойницами творится?» — ломал я голову по пути к дому.

Потом я решил, что на этих двух лисицах свет клином не сошелся. Их на территории хозяйства невесть сколько бродит. Без них благородной дичи легче жить станет. Вот я и выбросил из головы этот случай. Но ненадолго.

Примерно через неделю пришел ко мне лесник Кашка и говорит, что опять на выгонах дохлую лису нашли.

Я так и подскочил.

«Что за чертовщина! Мор на них напал, что ли?»

Спрашиваю у Кашки:

«Послушайте, Кашка, а это не та ли лиса, что мне уже показывали?»

Лесник отвечает: не та, мол, эта у дороги лежит.

Теперь уж я о лисицах забыть не мог. К тому же в это время и охотничья газета как раз писала, что среди дичи бешенство стало распространяться. Может, оно и в наших лесах объявилось и первыми лисы заболели? Велел я пастухам, если они еще дохлую лису найдут, сразу же ко мне ее принести.

Дай, думаю, пошлю-ка ее в город на исследование.

И двух недель не прошло, как мальчишки и вправду только что околевшего лиса ко мне притащили. Говорят, нашли в Бргловом ручье, неподалеку от польской границы.

Наконец-то узнаю я, почему лисы гибнут!

Осматриваю лиса, но ничего подозрительного не нахожу. Глаза проверил. Нет, этот лис, конечно, не от бешенства погиб. И тут вдруг заметил, что шерсть на затылке лиса слиплась. Раздвигаю шерсть. A-а, вон она, причина! Четыре следа от острых клыков! Вот оно что! Какой же дьявол лисиц душит? Кто это может быть?

Сколько ни ломал голову, ответа на вопрос нет как нет.

Все лето не мог я загадку разгадать. Очень меня угнетало, что лисы одна за другой гибнут…

В конце концов раскрыть эту тайну нам все-таки удалось.

В начале осени у нас в лесу старый олень-драчун объявился. Мы хотели поскорее застрелить его.

Оленьи бои были в полном разгаре. Поэтому он мог причинить большой урон оленьему поголовью.

Тогда-то я и устроил засаду на Волчьей Вершине, где оленя-разбойника видали много раз.

Передо мной была старая, сильно заросшая лесосека. Листья на деревьях и кустарнике пестро расцветились, и золотого цвета было больше всего. Это пока солнце высоко стояло. Зашло солнце за высокие горные вершины — золото погасло и вырубка потемнела. А об олене ни слуху ни духу.

Подумывал уже я уйти, да внизу в лощине зашевелилось что-то. Смотрю в бинокль — так и есть: олень. Но за ракитой головы не видно было, не поймешь, что за олень. Наконец он поближе подошел. Вижу — тот самый. Его-то я и ждал. Рога на голове книзу потолще, а на концах гладкие и острые, будто кинжалы.