Рудо Мориц - Его большой день

Паслись косули спокойно, а я этой красивой картинкой любовался.

Вдруг вижу, на верхнем конце вырубки из чащи ланка выходит. Постояла неподвижно, словно изваяние, всматривается, нет ли опасности. Старая, значит, была, вожатая. Вышла, а за ней еще вторая с олененком. Пасутся обе оленьи семейки, ощипывают побитые морозом листья ракит, чертополох, травку.

То одна ланка, то другая вдруг замирает, подняв голову, и все в чащу поглядывают, откуда они вышли. За ними олень идет — догадался я сразу. А он и вправду вскоре на вырубку вышел. Молодой, с пятью парами отростков на рогах — прекрасное животное! Я долго не мог от него глаза отвести.

Уже смеркаться начинало.

«Что он сделает, если поманить его?» — подумал я, приложил коровий рог к губам и тихонько затрубил. Олень голову поднял, в мою сторону поглядел. Протрубил я еще разок. Он ответил мне низким голосом.

Я был рад-радехонек, что он откликнулся. По голосу слышно, что таким оленем любой лесничий может гордиться.

А на вырубке уже почти стемнело. Решил я спуститься с сидьбы. И вдруг — треск сухого валежника.

Кто это? Любопытство меня разобрало. Я так и застыл на сидьбе. Думаю: наверное, еще один олень на мой манок вышел.

А треск все громче да громче.

Каким же этот олень окажется? Волнуюсь, жду.

Все больше темнеет. В бинокль уже еле видна лесная опушка. Откуда олень выйдет?.. Вдруг моя рука с биноклем замерла. На опушке старою бора стоит олень! Да какой! Я собственным глазам не поверил! Чудище! Старый разбойник! Брюхо впалое, сам поджарый. Поглядел я на голову — и сердце забилось. С одной стороны на голове — вилка, с другой — острие, как меч, торчит. Да ведь это тот самый бандит! Видно, на звуки манка пришел, чтобы соперника убить.

Стоит на месте и высматривает: где это тут олень трубил?

«Что делать?» — думаю. Темно, мушки почти не видно, а случай редкий. Решил я стрелять.

Бац — выстрелил я, почти не целясь, скорее наугад.

«Попал или нет?» — думаю, а сам уже иду к месту, где разбойник стоял.

На листьях капельки крови видны. Издали треск и шум доносится. В ту сторону, значит, раненый разбойник побежал.

Идти за ним?

Темнота на лесосеке вовсе сгустилась, в лесу черным-черно. В такую ночь все равно ничего не сделаешь, разве что нос расквасишь о какой-нибудь пенек. Я заломил еловую веточку для памяти и ушел домой.

И, признаться, нею ночь глаз не сомкнул.

Утром, еще затемно, я с псом Ериком был уже на вырубке. Когда совсем рассвело, отправились мы за оленем по кровавым следам. Капли крови виднелись справа и слева от следа. Значит, разбойник навылет ранен. Далеко уйти не мог.

Я Ерика по следу пустил, а сам за ним. Собака нос от земли не отрывает и только поводок дергает. Так вперед и рвется.

Пока олень среди деревьев пробирался, идти по следу легко было. Хуже пришлось, когда след привел к обрывистым горным склонам. С них трудно спускаться, а свежие утренние следы как раз вниз и вели. Только молодец мой Ерик! Его не проведешь.

Вдруг он стойку сделал. Бока ходуном ходят, ноздри раздуваются. Значит, олень близко, тут где-то! Так и есть! Он лежал в густом кустарнике, но еще живой. Увидел нас, вскочил и прочь побежал.

«Э, негодный, ну и живуч ты!» — мелькнуло в голове.

Я живо отстегнул поводок и кричу Ерику: «Ерик, Ерик, за ним!»

Огромными прыжками бросилась собака к оленю, и оба исчезли из виду. Вскоре послышался веселый лай Ерика. Я побежал на голос. Рубашка к телу прилипла, шляпа слетела с головы, а я мчусь что есть духу. Ерик уже на одном месте лает.

Собаку я издали приметил, а оленя — нет как нет. Подбежал я ближе, свернул в сторону. Да вот он! В болото забрался. Ноги расставил, голову к земле опустил и рога острые выставил — к бою готовится. Того и гляди, на Ерика бросится.

Вскидываю двустволку к плечу — трах-трах! — прямо на бегу стреляю.

Разбойник медленно опустился на колени и как подкошенный грохнулся в болото. Ох и намаялся я, пока его из трясины вытащил.

А рога? Это те самые, что в комнате прямо над дверью висят.

Долго после этого у нас на Остром пике не показывались такие разбойники.

— То, что я вам сейчас расскажу, пришлось мне видеть только раз в жизни, — так начал дядя Богдан свой последний рассказ об оленях. — Лет тридцать назад дело было.

Возился я однажды в своем садике. Вдруг бежит один из моих лесников, Кашка по фамилии, еле дух переводит, пот градом катится по лицу.

«Господин лесничий, господин лесничий!.. — заикается он. — Я оленя в шапке видел!»

«Да полно тебе глупости болтать! Черт рогатый тебе померещился, а не олень в шапке», — отвечаю, подсмеиваясь над перепуганным лесником. Ведь и вправду, слыханное ли дело — олень в шапке!

Кашка принялся уверять меня и божиться, что среди елового подроста видел оленя с какой-то тапкой вместо рогов на голове.

«Я сбегал следы посмотреть. А они большущие, величиной с коровьи», — немного отдышавшись, рассказал лесник.

Никак в моей голове не укладывалось, что на свете какой-то олень в шапке объявился. Но Кашка не любил зря языком трепать. А может, все-таки доля правды тут есть?

«Откуда такое чудовище к нам забрело?» — думаю.

Дело поздней осенью было, перед самым гоном, а в эту пору олени с места на место кочуют. Ну, и этот, если он только Кашке не померещился, должно быть, к нам откуда-то пожаловал. Ведь я все охотничье хозяйство знал как свои пять пальцев.

Немедля отправился я в контору. Спрашиваю, что с таким уродом делать. Он мне всех оленей перепортит!.. В конторе решили тут же облаву на оленя в шапке устроить.

Я стрелков привел, а Кашка загонщиков собрал. Отправились мы на то место, где это чудо лесник видел. Пришли туда еще до полудня.

Ветер дул в нашу сторону, и олень учуять нас не мог.

Расставил я стрелков, а лесник загонщиков отвел по местам. Сделать все надо было осторожно, бесшумно, чтобы добыча из западни не ускользнула.

Я выбрал себе место повыше ручья, где, по-моему, олень едва ли мог пройти. Пусть, думаю, господа из конторы постреляют.

Затрубил я в рог, и облава началась.

День был прекрасный, на небе ни облачка, солнце палило безжалостно.

Загонщики где-то впереди лесные заросли прочесывают. Я устроился под высоким буком, ружье к дереву прислонил, а сам на траве растянулся. Ведь олень все равно схода не придет.

С полчаса, должно быть, прошло. Вдруг слышу топот. Что такое? Приподнимаюсь на локте и смотрю в сторону ручья, откуда шум послышался. Никого нет. Только косуля с двумя козлятами через ручей перешла. Пробежали они — и снова тишина…

От скуки стал я смотреть на пеструю бабочку «павлиний глаз». Она села на камень поблизости, разложила крылышки, в солнечных лучах купалась. Прошло еще с полчаса.