Рудо Мориц - Его большой день

«Ох и болван я! — выбранил себя Мрва, весь красный с досады. — Ну и наказал же я ее!» Только теперь сообразил он, что ночью в западню не куница, а выдра попалась. А ее только в воду пусти!.. Все равно, что козла в огород!

Печально глядел мельник, как выдра вниз по течению уплывает. Хлопнул себя по лбу, еще раз простонал: «Ох, балда я!» — и погнал челнок к берегу.

А в следующую ночь куница опять на голубей охотилась…

Я громко расхохотался. А дядя Богдан только улыбался в усы. В лесу он никогда не поднимал шума и мне этого не позволял.

— Ну, хватит уж, — заметил он. — Теперь потихоньку пошли, если хотим что-нибудь увидеть.

И мы зашагали к горам, за которыми лежит польская граница.

Должно быть, у дяди Богдана накопился большой опыт с куницами. Следующая история, которую он мне рассказал, была опять об этом коричневом зверьке.

Мы разговорились о том, как лесные животные привыкают к человеку. Дядя Богдан и говорит:

— Даже такой дикий зверек, как куница, и тот к человеку привязаться может.

Я недоверчиво покачал головой. Полно, мол, выдумывать, дядя Богдан. Ведь куница животное сторожкое, от людей прячется. Тогда он сказал:

— Я это по собственному опыту знаю.

— Может, у вас ручная куница была?

— Ну да, была… Что ж тут удивительного? — И он махнул рукой, поняв, что я жду рассказа.

— Расскажите, расскажите же, дядя Богдан, — стал я просить.

Ему ничего не оставалось, как рассказать. Так он и сделал.

— Как-то ранней весной рубили мы старый еловый лес. Ну и наткнулись на засохшую ель. Хвоя с нее местами уже осыпалась, ствол мохом оброс, и дятлы его здорово продырявили. Постучал я по ели палкой, а она загудела, как барабан.

— Срубить! — говорю я лесорубам.

Им дважды повторять не нужно. Запела пила, зазвенел топор — и большое дерево через несколько минут рухнуло на землю.

Мы ветки начали обрубать. Вдруг слышу я слабый писк под еловым лапником. Прислушался внимательно. Да, так и есть. Пищит там кто-то, да жалобно так.

«Под деревом кто-то живой есть», — сказал я рабочим.

В два счета отгребли мы хвою и что же видим: на грязном снегу два детеныша лесной куницы лежат. Недавно, видно, не больше как с неделю, родились. Крохотные такие, ну не больше кулачка детского. Один детеныш мертвый, другой по снегу ползает и еле пищит. Я быстро его поймал и за пазуху сунул, чтобы он совсем не замерз. Потом стал я гнездо искать, из которого куньи детеныши выпали. Ломать голову долго не пришлось. Лесная куница устроила гнездо в дупле старого трухлявого ствола. Когда ель упала, ствол проломился, а маленькие кунички из дупла на снег выпали.

Сказал я рабочим, что скоро вернусь, а сам кратчайшим путем домой помчался.

«Опять какую-нибудь дрянь принес?» — встретила меня жена, когда я детеныша куницы положил в корзинку с сеном.

«Все расскажу тебе, мать, — говорю я своей Ганке, — а ты поскорее немножко молока согрей!»

Развел я молоко водой, зачерпнул ложечкой и поднес к мордочке малыша. Не стал он пить. Видно, еще только сосать умеет. Ворчит, попискивает и дрожит весь.

«Что же с тобой делать?» — почесал я затылок.

Попробовал я зверька мордочкой в молоко сунуть — может, так дело пойдет. Нет, и так ничего не получилось.

«Сдохнешь с голоду, если пить не станешь!» — говорю я коричневому комочку, но, сами понимаете, какой разум может быть у такой крохотной твари. Не пьет, да и все тут, не думает, что из этого выйдет.

Стою я над корзиной, что делать, не знаю. Жалко мне оставить зверюшку без помощи. Но как помочь, ума не приложу. А когда я уже совсем в отчаяние пришел, мне моя старуха помогла.

«Послушай, — говорит, — а что, если ее нашей Мурке подложить?»

Я за эту спасительную мысль обеими руками ухватился. Ведь наша пестрая Мурка как раз несколько дней назад окотилась.

Побежал я в сарай, где у кошки котята были. Взял их и в кухню с ними. Слепые малютки тоненько мяукали, а кошка шла за мной по пятам и жалобно мурлыкала.

«Погоди, Мурка, сейчас их тебе отдам», — успокаиваю я кошку, а она никак не утихомирится.

Подложил я котят к маленькой куничке в корзинку, хорошенько покатал, повалял друг через друга, чтобы найденыш запахом котят пропитался.

А Мурка знай о мои ноги трется и жалобно так просит: «Веррни, веррни!»

«Верну, Мурка, верну, не бойся. Еще минутку погоди».

И отнес корзинку с малышами в сарай.

Сперва уложил на подстилку котят. Старая кошка радостно к ним бросилась, облизывать стала, приглаживать. Потом легла, голодные котята поближе к материнскому молоку пристроились, один за другим соски нашли и громко зачмокали. Довольная Мурка замурлыкала, жмуря зеленые глаза.

Теперь пришло время решать судьбу молодой кунички — останется она жива или нет? Заметит Мурка подмену — конец приемышу. Чуть дыша взял я у кошки одного котенка и вместо него осторожно куничку подсунул. Что-то будет? Заметит кошка подмену? Позволит куничке молоко свое сосать?

Мурка пошевелилась. Я уже подумал: вскочит она сейчас — и дело плохо кончится. Но едва куничка запах молока почуяла, сразу же сосать принялась и сосала жадно, ненасытно. А Мурка тут же успокоилась. Лежит вытянувшись и громко-громко мурлычет. Поглядит иногда на малышей или оближет кого-нибудь из них. И куничку заодно облизала, подмены не заметила.

Я от радости чуть не закричал. Удалась моя затея!

Старая кошка и вправду ничего не заметила. При себе подкидыша оставила, как своего котенка кормила. На другой день тоже досыта накормила и продолжала кормить.

А куничка с котятами в одной куче спала, ползала среди них, будто родилась с ними вместе…

Куничка хорошо росла. Темно-коричневая шерстка лоснилась, грудка сверкала белизной. Сразу видно — хорошо ей живется.

И чего только она не вытворяла! Когда котят играть выпускали во двор, куничка резвилась вместе с ними. Мы не раз смеялись над ее выходками.

Вместе с котятами она научилась пить молоко из блюдечка да еще и в сад за фруктами бегала. Земляника, сливы, сладкие груши очень ей нравились, не брезговала она и жучками. Но всему предпочитала мясо. Принесла как-то старая Мурка живую мышь, так куничка первая за ней погналась. А там вскоре и в лес, что за лесничеством, стала бегать, охотилась там на мышей, птичек ловила и сытая возвращалась домой. И чем чаще убегала в лес, тем реже с котятами резвилась. Сделалась самостоятельной.

Эта ручная куница у нас в доме прожила два года, привязалась к людям, о ноги терлась и полежать в кухне за печкой была не прочь. В доме она никогда не пачкала — очень была чистоплотна.