Рудо Мориц - Его большой день

Прямо на глазах она набиралась сил и на третий год стала совсем взрослой.

Как-то летним вечером убежала она в лес, как иной раз делывала, да так в лесничество и не вернулась. Свобода ей милее показалась.

Тучи разошлись, солнце чудесно пригревало. К дяде Богдану примчался запыхавшийся лесник с Белого Потока.

— Наконец-то поймал, проклятого! — восклицал он, еле переводя дух.

— Кого же ты поймал? — улыбаясь, спросил дядя Богдан.

— Больше недели подстерегал, а все таки поймал! — продолжал лесник, стукнув от радости кулаком по столу.

— Да говори ты толком, кого поймал? И стол не ломай! — заметил дядя Богдан и потрепал соседа по широкой спине.

— У самой границы на скалы за ним лазил, но уж раз сказал я, что поймаю, значит, свое слово сдержу, пускай хоть под землю прячется! — хлопнул лесник кулаком по ладони.

Дядя Богдан вышел из терпения, да и меня разбирало любопытство.

— Головы ты нам пришел морочить, что ли? Успокойся и выкладывай наконец! — сердито оборвал его дядя Богдан.

— Ну, этого… ушастого, как его… филина! — выговорил наконец запыхавшийся лесник.

Я был разочарован. Думал — невесть кто, а оказался самый обыкновенный филин! Но еще больше недоумевал я, когда заметил, что глаза дяди Богдана радостно сверкнули.

— Вот это здорово! — говорит дядя Богдан. — Филя — штука замечательная! А у меня, кстати, пернатых разбойников тьма-тьмущая. Будет на кого поохотиться.

— Выучу его, вместе на охоту будем ходить, — пообещал лесник дяде Богдану.

Я еле дождался, когда уйдет гость. Не решался при нем расспрашивать, на что нужен филин, но как только мы остались одни, пристал к дяде Богдану:

— Да на что вам этот филин?

Дядя Богдан с усмешкой покосился на меня: а ты, видать, и вправду охотник без году неделя, если таких вещей не знаешь, но все-таки объяснил:

— О-о, охота с филином — огромное удовольствие! Сороки да вороны, эти пернатые разбойники хуже всякой лисы. Они грабят птичьи гнезда. Теперь им худо придется. Для многих ястребов-перепелятников да тетеревятников их последний час пробьет. Эх, будь у меня сейчас мой Кубко, вы бы от удивления рот разинули!

— А разве филин ловит этих птиц?

— Надо же такое придумать! — воскликнул дядя Богдан, всплеснув руками. — Филин — это только приманка. Дневные хищники на него набрасываются. Ведь филин по ночам их гнезда разоряет, а вот стоит ему днем показаться, они ему спуску не дают. Вороны, сороки, ястребы нападают на него целыми стаями. И тебе лишь остается — пиф-паф! — как яблоки, их сбивать.

— Дядя Богдан, у вас, значит, был такой дрессированный филин?

— Был, конечно, был… Ведь я сказал уже, что Кубко его звали. Много лет он был моим верным другом.

— Как же вы его поймали? — приставал я к дяде Богдану.

— Все расскажу, дайте только перекусить малость, мы уж давно обедали…

После картофельной запеканки тети Ганы, которая хоть ростом не вышла, но была замечательной хозяйкой, мы улеглись в саду, среди высокой травы, и дядя Богдан начал свой рассказ:

— Дело под Суловскими скалами было, когда я еще лесничим неподалеку отсюда служил, в Петровском.

В один прекрасный весенний вечер отправился я на тягу вальдшнепов. Уже смеркалось, дрозды стихли, и тут увидал я в вышине большую птицу с зайцем в когтях. По полету я сразу узнал филина. Он летел к скалам, где у него, наверное, было гнездо.

С той поры филин из головы у меня не выходил. Вот как-то раз перед заходом солнца я и пошел к этим скалам. Из-за скал падали последние лучи солнца, когда послышалось однообразное «уг-у-у-у, угу-уууу, угу-у-у-у-у». Я стал следить, откуда вылетит филин. Ждать долго не пришлось. Вылетел он неожиданно, совсем бесшумно, из-за утеса, описал широкий круг в воздухе — и прямо в лес на охоту. «Птенцы есть, значит», — подумал я. И решил во что бы то ни стало добраться до гнезда с молодыми филинами.

Легко сказать, сделать труднее. Скалищи крутые, почти недоступные. Но упорства во мне не меньше, чем крутизны в этих скалах.

Неделю этак спустя спозаранку выбрался, я снова в те места.

Немало пришлось мне попотеть, карабкаясь до утесам, обрывам и крутым каменистым тропинкам. Под конец я уже был как мышь мокрый. В конце концов влез все-таки на каменистую площадку, откуда открывался чудесный вид. Посмотрел по сторонам и вижу: несколько корон с громким карканьем на одном месте кружат и то одна, то другая стремглав на скалы падает. Иду туда. Вороны меня заметили и, сердито каркая, отлетели к лесу.

Подобрался я поближе к тому месту, на которое вороны так злобно нападали, и вижу на старом, полусгнившем, вывороченном бурей дереве молодого филина. Сидит он неподвижно, только глазищами поводит. Весь еще белым пухом покрыт.

Пригнулся я, потихоньку ружье и сумку отложил, куртку с себя снял и шаг за шагом к филину подкрался. Он сразу же меня заметил, весь взъерошился и стал похож на шар. С лапы на лапу переступает, кривым клювом громко щелкает и моргает беспрестанно, а сам ни с места… А я уже в нескольких шагах от него. Растянул куртку, прыгнул — и филин мой! Напрасно он под курткой бился, не помогло ему это.

Потом ноги в руки — и домой с редкостной добычей.

Выпустил я его на чердак над курятником. Забился филин в самый темный угол и там, взъерошив перья, долго шипел и щелкал клювом. А у меня новая забота — добывать пропитание для своего драгоценного пленника. То дикого голубя подстрелю, то сойку, то ворону, а то и лисенка, лишь бы этого обжору накормить.

Принес я ему в первый раз корм. Он к мясу не подошел, а опять в угол забился, лег на спину и даже попробовал в меня когтями вцепиться.

«Ты вылитый Кубо! [20] Уменьшительное от имени Якуб. Так в Чехословакии называют глупого человека. (Прим, переводчика.) » — рассердился я.

Так эта кличка за ним и осталась.

Бросил я на чердаке убитую сойку, дверцу захлопнул и жду. Когда Кубо решил, что он один, он эту сойку когтями разодрал, а потом сожрал вместе с перьями.

Постепенно филин привык к новой жизни. Отворяю я дверцу, а он уже тут как тут и прямо из рук мясо рвет. Постепенно он сменил белый пух на серо-коричневые перья, выросли у Кубко крылья и хвост, на голове появились остроконечные ушки.

Старался я приручить Кубо: покуда он жрал, пытался погладить его. Сперва он топорщился, шипел и клевал меня. В конце концов позволил себя погладить. А вскоре мы с ним и подружились. Из Кубо он превратился в Кубко. Принесу я ему корм и только покликаю: «Кубо, Кубичек!», а он тотчас же отзывается: «Угу-у-у-у, угу-у-у-у, угу-у-у-у».

Стал я его на руки брать и с ним по двору ходить. Кубко расправлял крылья, хлопал ими, радуясь воле, но улетать не думал. Сразу видно, что хорошо ему без клетки. Тогда я решился во двор его выпустить и стал приучать к будущей охоте. Поставил я посреди двора шест с поперечиной, что-то вроде насеста, как буква «Т». На ногу Кубко надел кольцо с легкой цепочкой, а другой ее конец прикрепил к насесту. Цепочка была такая длинная, что не мешала филину передвигаться по всему двору. Ему еще привольнее стало. Сначала кольцо на ноге ему не нравилось, однако со временем он к нему привык. А на насесте филин чувствовал себя совсем как дома, озирался по сторонам, на птиц смотрел, что над ним летали.