Викторас Милюнас - Лети, чайка!

— Мы не нарочно. Оно само…

— Ах, само! Видела я, как «оно само». Вот скажу твоему дедушке, он вам покажет «не нарочно»! Зачем рыб в колодец напустили? Я всё видела.

Что же делать? В ведре и правда пять окуньков плавало — весь их утренний улов. Хорошо ещё клёва не было, а то сколько бы сейчас рыб в колодце резвилось! Ой, беда!

— Нечаянно мы, Руточка! Не говори! Ну пожалуйста, не говори! — жалобным голосом просит Гедрюс.

А Ромас сердится:

— Ну скажешь. Ну попадёт нам. Тебе-то какая польза? Лучше придумала бы, как их нам оттуда вытащить.

— Как напустили, так и вытаскивайте! — подбоченясь, отвечает Рута. — Я вам окуней в колодец пускать не помогала…

Гедрюс — настоящий друг. Не хочется ему, чтобы Ромасу досталось, пытается выручить товарища:

— Так ведь не нарочно мы!

— А зачем в ведро сажали? То-то, «не нарочно»! — И она направляется прямо к Ромасовой двери.

Скверное дело! Колодец-то ведь действительно для того, чтобы воду из него брать, а не окуней разводить. Попадёт от дедушки. Точно, попадёт.

— Рут, а Рут! — бежит за ней Гедрюс. — Постой! Не говори! Я тебе за это конфету дам! Хочешь? Честное слово, дам. У меня их дома целых три штуки. В золотых бумажках… Вкусные! Ты таких, может, в жизни не пробовала… А окуней мы вытащим, чего-нибудь придумаем и вытащим. Погоди, ладно?

Рута соглашается подождать. И Гедрюс мчится к себе.

А Ромас искоса поглядывает на неё и думает: вот вредная! И чего только в ней взрослые нашли? Рута да Рута — и послушная, и умная, и красивая… Нет, не нравится она Ромасу. Ябеды красивыми не бывают.

Руте неприятны его сердитые взгляды, и она цедит сквозь зубы:

— Чего смотришь? Ты лучше думай, как окуней вытаскивать, а то я всё равно скажу.

— Ну и говори! Беги, ябедничай! — У Ромаса даже уши от гнева покраснели. — Ни стыда у тебя, ни совести.

— Ни совести, ни стыда, говоришь? А тебе не стыдно было окуней в колодец пускать? Не стыдно? Что же мы теперь — с рыбами должны воду пить, что ли?

— Так ведь мы же нечаянно! — в который раз пытается убедить её Ромас.

— А если нечаянно, почему боишься?

«И правда, чего я боюсь? — задумывается вдруг Ромас. — Ведь не нарочно. Понятно, по головке за это не погладят, но если самому признаться: так, мол, и так…» И он, насупившись, говорит:

— Нисколечко я не боюсь. Вот пойду и расскажу дедушке. Сам.

— Иди, раз такой храбрый. Чего же стоишь? Иди!

— И пойду, — бурчит он, а сам — ни с места…

Ох, до чего это неприятное дело — признаваться!

— Иди-иди! Я тебя не держу, — подзуживает Рута.

И Ромасу приходится отправляться к дедушке. Загребая носками сандалий песок, бредёт он к своей двери, медленно открывает её и заглядывает в кухню. Там у стола сидит дедушка и точит на бруске ножик. Остановился Ромас на пороге, смотрит на деда и молчит, словно язык проглотил. Как сказать, с чего начать? Дедушка, продолжая водить лезвием ножа по бруску, поднимает на внука добрые глаза.

— Ну, какие новости принёс, внучек?

Тут Ромас наконец собирается с духом и выпаливает:

— А мы в колодец рыб напустили!

— Кого-кого? — не понимает дедушка.

— Окуней… Пять штук… Мы с Гедрюсом. Принесли с рыбалки, хотели посмотреть, как они в ведре будут плавать, а ведро возьми и опрокинься… прямо в колодец…

— Так-так… — Глаза у дедушки уже не такие добрые, как всегда. — Значит, в колодце теперь ваш улов?

— Ага. В колодце, — горестно вздыхает Ромас.

— Наделали делов! — Дедушка откладывает в сторону ножик и брусок, с укоризной разглядывает внука. — Ну, а от меня чего же ты хочешь? (Ромас молчит и всё ниже опускает голову. Щёки у него огнём горят.) Хочешь, наверное, чтобы помог я вам окуней этих из колодца вытащить? Правильно? Ну, тогда пошли!

Уф-ф! Гора с плеч! Кто-кто, а уж дедушка с бедой справится! И не видать теперь противной Рутке конфет как своих ушей!

Однако только вышли они во двор, видит Ромас: стоит у колодца Гедрюс, а рядом с ним Рута — рот конфетами набила, чмокает от удовольствия… Губы, щёки, подбородок — всё в шоколаде перемазано. Эх, не успел!

Подошли они с дедушкой, а Гедрюс опасливо в сторонку отступил: мало ли что… Рута же — ни с места, жуёт конфеты и, прищурившись, на Ромаса поглядывает.

— Как же вытаскивать будем? — спрашивает дедушка, обращаясь ко всей троице. — Может, удочкой? Насадим червяка, рыбка клюнет, мы её — дёрг! А?

Гедрюс хлопает глазами: то на Ромаса посмотрит, то на дедушку — откуда ему известно про окуней? Никак не поймёт.

— Что, не согласны? И правильно! Разве можно червяка — в колодец? Отсюда люди воду пьют. Придётся вычерпывать. Не возражаете? Заодно и огород польём. (Ромас с Гедрюсом переглядываются и кивают.) Тогда бегите за лейкой.

Накручивая ворот и вытаскивая из колодца ведро с водой, дедушка добродушно ворчит:

— Вот задали задачку — ничего не скажешь! Первый раз в жизни рыбу в колодце ловлю…

Окуней в ведро нет. Дедушка переливает воду в лейку, и ребята, вдвоём ухватившись за ручку, несут её в огород. Потом дедушка вытаскивает второе ведро, третье… Только в пятом плавает юркая рыбка.

— Есть! — восторженно вопят ребята. И Рута тоже радуется.

Политы уже все грядки: и огурцы, и помидоры, и лук… Уже под каждую яблоню по две лейки опрокинуто…

— Откуда же дедушка узнал? — шёпотом спрашивает у приятеля Гедрюс.

— Да я сам сказал… Нельзя ведь, чтобы в колодце окуни жили!

И они направляются к дедушке за очередной порцией воды.

Земляника ещё не поспела. Рано ей. Кто же в середине июня по землянику ходит?

А Вилюс вчера во дворе расхвастался:

— Завтра идём землянику собирать. Её на мысе Грабшто — завались! Мы сегодня объелись. Надо было ведро захватить.

В руках у него стеклянная банка. Донышко едва покрыто бел о-розовым и ягодам и.

Он суёт банку под нос Ромасу и даже высыпает несколько земляничек ему на ладонь.

— На, попробуй. Красные я сам съел.

Ромас понюхал ягоды, сказал «спасибо» и робко попросил:

— А можно, я с вами?..