Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга

В глубине сада была натянута высокая сетка, сплошь увитая зеленью, время от времени она содрогалась от ударов теннисных мячей. В сетку была вделана железная калитка, всегда приоткрытая, но Андрей не рисковал в нее входить. Прохаживаясь с сестренкой вдоль ограды корта, он размышлял о том, что теннис — это, должно быть, игра молчунов. Играющие давали о себе знать лишь топотом и шарканьем ног да шумными вздохами. Редко кто-нибудь из невидимых игроков вскрикивал «Найс!», отмечая хороший удар, либо «Сорри!», извиняясь перед партнером за какую-то оплошность.

Настя этой ограды опасалась: для нее густая шуба зелени поднималась до самого неба, и все время ей, покусанной насекомыми, казалось, что там что-то «шубуршит». Но Андрея тянуло к калитке, ему представлялось, что там, за зеленой стеной, царит какая-то другая жизнь, чистая и здоровая, упорядоченная и осмысленная, свободная от обмана, стыда и страха, и что его место, наверное, все-таки там.

И вот однажды в черную сырую землю у самых его ног глухо ударился ярко-зеленый теннисный мячик, подскочил пару раз и покатился по дорожке. Настасья выпустила братнину руку, побежала за мячиком, схватила его и тут же бросила.

— Ой, мохнатый, — сказала она испуганно.

Мяч и в самом деле как будто оброс пушистой шерсткой. Андрей поднял его, постоял, склонив голову к плечу и поглядывая на верхнюю кромку зеленой стены, потом размахнулся, и в этот момент из калитки вышла Кареглазка. Она была в белом платье, невероятно коротком, в белых теннисных туфлях и голубых носочках, ее пушистые волосы были схвачены, как обручем, вязаной голубой лентой. В руке у нее была сверкающая ракетка с металлическим хромированным ободом. На фоне пышной зеленой стены Кареглазка казалась неправдоподобно прекрасной. Как серебряный голавлик на сырой зеленой траве. В первую минуту Женечка не узнала Андрея, она бегло посмотрела на него, потом перевела взгляд на Настасью, и на загорелом тугощеком лице ее появилась гримаска брезгливости. Видно было, что Кареглазка колеблется: не махнуть ли на мячик рукой? Рассудительность, однако, победила. Вновь взглянув на Андрея, она вскинула на Андрея голову и что-то повелительно сказала ему по-английски.

Андрей стоял в оцепенении. Потом встрепенулся, сделал шаг к Кареглазке и протянул ей мяч.

— А, это ты, — сказала она с безразличной усмешечкой, впившейся в его сердце, как кривой осколок тонкого, почти невидимого лабораторного стекла. — Гуляешь?

Взяла мяч, умудрившись при этом не коснуться руки Андрея даже кончиками пальцев, повернулась и, выставив вперед плечо, стала бочком вдвигаться в полураскрытую калитку.

Сделалось тихо и пусто вокруг, даже свет померк, Андрей почувствовал себя стоящим на дне глубокого замшелого колодца, и все вокруг него, как в заброшенном колодце, пахло сыростью и чернилами.

Но тут Кареглазка, словно зацепившись платьем за проволоку, приостановилась, помедлила в неловкой позе и, извернувшись, вновь оказалась лицом к лицу с Андреем.

«Как мы ее… выдернули!» — машинально подумал Андрей.

Какие еще нужны доказательства? Достаточно было ему подумать: «Не уйдешь» — и Кареглазка затрепыхалась на крючке его взгляда. Он был уверен, что мысленно произнес «Не уйдешь», и разубедить его было некому.

— Ты здесь один? — упираясь ракеткой в землю, как фехтовальщица рапирой, спросила она.

Андрей покосился на сестренку, которая умильно (чем очень напоминала сейчас маму Люду) глядела снизу вверх на ослепительную повелительницу мохнатых мячей, потом зачем-то обернулся и, чувствуя себя дураком, пожал плечами.

— Да нет, ты меня не понял, — сердито сказала Кареглазка. — Экая бестолочь. Я имела в виду: ты должен отвести ее домой или можешь на кого-нибудь здесь оставить?

«Отвести ее домой» было произнесено так выразительно, что Андрей догадался: перепачканная зеленкой Анастасия Женечку раздражает. Кареглазке было неприятно даже то, что эта маленькая девочка, запрокинув разукрашенное лицо, просто на нее смотрит.

— Мы с мамой, — глядя в сторону, буркнул Андрей.

Ему уже и самому хотелось избавиться от некрасивой сестренки, и он, устыдившись этого желания, злился на Кареглазку и на себя. Выдумка не только жила своей жизнью, но и навязывала ему поведение.

— Видишь ли, — усмехаясь, сказала Женечка, — я в интересном положении. Папончик обещал забрать меня в десять, но вот уже двенадцатый час, все мои партнеры разъехались, а я, как мазохистка, одна на корте играю сама с собой.

Уставившись на ее ноги в белой обуви и голубых носках, Андрей молчал. Ему пришла в голову нелепая мысль, что его приглашают сделаться… как это у них называется? спарринг-партнером. Ну, это уж дудки. Андрей никогда не брался при людях за то, чего не умел: даже на велосипеде он учился кататься вечерами по дну оврага, где его никто не мог увидеть. А теннисных кортов в Щербатове вообще не было… то есть, может, они и были — на закрытых базах отдыха по ту сторону озера.

— Во-первых, мне не разрешают ходить одной по городу, — продолжала Кареглазка с небрежностью в голосе, позволявшей судить, что это обстоятельство ей нравится, — а во-вторых, я не взяла с собой ничего переодеться. В такой спецодежде…

Она переступила с ноги на ногу и коротко, очень по-взрослому, даже бесстыдно произнесла:

— Ха-ха.

Андрей невольно взглянул на ее загорелые крепкие бедра, на левом был круглый темный синяк, и это повергло его в смятение. А Женечка очень понимающе и даже сочувственно переждала этот приступ конфуза и непререкаемым тоном сказала:

— В общем, так. Отведи ребенка к маме и возвращайся, проводишь меня домой. Понял? Жду. И поскорее, пожалуйста, мне тут надоело.

Мама Люда была очень взволнована таким поворотом дел. Отложив в сторону вязанье, она попросила Андрея повторить все сначала и выслушала его так внимательно, как будто он зачитывал заявление ТАСС.

— Ну, что ж, сынок, — сказала она неуместно торжественным тоном, и носик ее покраснел от подступающих слез, — ты уже взрослый мальчик, иди. Нельзя бросать девушку в таком виде. Это, как говорится, святая мужская обязанность.

Она помолчала и совсем уже некстати прибавила:

— Ведите себя прилично.

…Кареглазка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, стояла у зеленой калитки, на ремне у нее через плечо висела желтая сумка с ракеткой. Приближаясь, Андрей чувствовал, что она внимательно и оценивающе, в точности как мама Люда минуту назад, оглядывает его одежду. По-видимому, отметка была выставлена удовлетворительная, потому что, когда он подошел, Женечка капризно и в то же время по-свойски сказала:

— У, как долго.

Этой репликой, словно касанием руки, Кареглазка сняла с него напряжение. Сделала она это, скорее всего, бессознательно, так ей было проще самой.