Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга

— Нет, спасибо, — пробормотал Андрей.

Объяснение Женечки не прояснило картину, он так ничего и не понял. Ясно было только одно: это — совсем другая жизнь. Совсем другая. Вникать в нее — позабыть обо всем остальном. Все равно что учить язык суахили.

— А ты тоже от выписки до выписки? — спросил Андрей.

— Конечно, ответила Кареглазка. — Я же выездная. Как говорит папончик, на чью-то беду.

— В Москве, наверно, из «Березки» не вылезаешь? — усмехаясь поинтересовался Андрей.

Сам он в столичную «Березку» не заходил: ждал маму Люду у выхода. Ему запомнились окна, затянутые пустой холстиной (ну, хоть бы написали на ней для виду: «Храните деньги в сберегательной кассе»), и девочки, снующие взад и вперед, все миловидные, неуловимо похожие, с тупенькими носиками и остренькими глазками, раскрашенные, как жужелицы: тронь взлетит и с фырчанием унесется.

— Ну, прямо, — пренебрежительно сказала Кареглазка. — Вся торговля одета из «Березки». «Березка» — это для таких, как ты.

Она усмехнулась и добавила:

— Извини.

Ох, как легко ей давалось это «извини».

— Ну, хорошо, — сказал Андрей, — это пока твой отец выезжает. А как на пенсию уйдет?

— Папончик у меня еще молодец, — беспечно ответила Женечка.

— Но рано или поздно…

— Рано или поздно — выйду замуж за фирмача. Лучше за новозеландца.

Кареглазка сказала это так спокойно, что Андрей отшатнулся. Как будто она окаменела у него на глазах, обратилась в соляной столб.

— А что? — засмеялась Кареглазка, приближая к нему лицо и открывая ровные голубоватые зубки. — Не за тебя же, убогого! Алый шелк — рыбий смех — новый почин.

Андрей ошеломленно молчал. Ливень между тем настолько усилился, что все вокруг стало мутно-белым, у самых их ног заплескался поток желтопенной воды, в котором, кружась, уносились к океану мириады голубых цветов.

— Не понимаю, — проговорил Андрей, — почему за новозеландца лучше. Круглый год ходить вниз головой…

— Ну, раз уж ты такой патриот своего полушария, — сказала Кареглазка, — то отвези меня домой. Я замерзла.

Губы у нее и в самом деле стали сиреневыми.

Андрей огляделся. На площади не было ни души, только у соседнего здания жались к стене несколько женщин с плетеными сумками, да из переулка на Площадь Единства медленно выплывал большой темно-синий автомобиль с широким бампером: именно выплывал, подымая коричневые волны воды. Номер у него был белый, дипломатический. «Бог простит» — сказал себе Андрей и, выскочив из-под навеса на мостовую, бросился наперерез, выставляя большой палец правой руки, как это делал Ростислав Ильич.

К его удивлению, автомобиль остановился. Водитель, наклонившись, протянул руку и открыл переднюю дверцу. Это был африканец, круглолицый, улыбчивый, в ярко-синем, под цвет своего «вольво», костюме с пурпурным галстуком.

— Мэй ю гив ас э лифт? — произнес Андрей заранее заготовленную фразу и указал рукой на стоявшую под козырьком Кареглазку.

— Шуар! — улыбаясь, ответил африканец.

— Ну, ты даешь, — сказала Кареглазка Андрею, усаживаясь. — В Моршанске все так умеют?

В машине было мягко, сухо и тепло, мерно работали «дворники», разгонявшие по зеленоватым стеклам широкие потоки воды. Африканец оказался очень разговорчивый. Он посетовал на непредсказуемую погоду, похвалил английский язык юной леди и справился, откуда молодые люди прибыли. Женечка ответила, что из Финляндии. Потолковали о суровой северной зиме, о катании на лыжах и на коньках. Вопрос о том, какие фрукты растут в Финляндии, Кареглазку не смутил. Она ответила в том смысле, что фрукты-то есть, однако их названия не переводятся на английский. Африканец сочувственно покачал головой: надо же, это ж надо.

Андрей в разговоре не участвовал. Ему было горько, как будто его обобрали — да еще надсмеялись.

Тут африканец бросил на него веселый взгляд через плечо и спросил:

— Брат и сестра?

Кареглазка ответила отрицательно: признавать мальчика из Щербатова своим братом она не хотела.

Когда миновали многоэтажный центр и въехали в район дипломатических миссий и вилл, дождь уже кончился, и за кромкой уходящей тучи влажно поблескивало солнце. К самому офису Кареглазка подъезжать не захотела, попросила высадить их на углу.

— Спа-си-бо, — произнес Андрей, когда они стали вылезать из машины. Кареглазка метнула на него гневный взгляд, но он сделал вид, что ничего не заметил.

— Спа-си-бо, ха-ра-шо! — радостно проговорил африканец. И добавил по-английски:

— Как прекрасны эти скандинавские языки! Когда он уехал, Кареглазка холодно осведомилась:

— Ты нарочно? Или все-таки умственно отсталый?

— Не вижу причины стесняться, что я из Союза, — ответил ей Андрей. Ты в Новую Зеландию, а мне — домой.

Но Кареглазка его уже не слушала. Раздувая ноздри (в точности как советник), она глядела куда-то поверх его плеча, и глаза ее мстительно щурились. Андрей обернулся: белая «королла» Виктора Марковича как ни в чем не бывало стояла возле офисных ворот.

— Ах, так! — свирепо сказала Кареглазка. — Ну, он у меня сейчас получит.

— Ладно, я пошел, — буркнул Андрей. — Отсюда тебя уже не украдут.

— Ну, нет! — взвилась Кареглазка. — Пусть знают, что я притащилась пешком.

— А я-то тут при чем? — удивился Андрей.

— Ты — вещественное доказательство.

Калитка распахнулась прежде, чем Женечка успела коснуться черной кнопки, и дети ступили на желто-красную дорожку, толсто пропитанную дождевой водой. На фоне темно-синей уплывающей тучи, в цветах и сверкающих каплях дождя дом Кареглазки казался прекрасным, словно дворец принцессы Шиповничек… и в то же время было в нем что-то отчаянное, что-то от заваленного свежими венками могильного холма. Так казалось сейчас Андрею, потому что Кареглазка для него навсегда умерла…

Когда приблизились к зеркальному окну, за которым, изумленно глядя них, сидел тот самый переводчик с почти бесцветными усами под розовым накладным носом, Андрей замедлил шаги.

— Все, дальше не пойду.

— Ай, перестань кобениться! — с досадой проговорила Кареглазка и, схватив его за руку, втащила в приемную. — Ты мне нужен.

Во внутренних коридорах офиса стены были отделаны темным деревом, тихо гудели кондиционеры. Наверх вела деревянная лестница с резными перилами и скользкими ступенями.

— Иди на цыпочках, — шепотом сказала Кареглазка. — Вообще-то мы приемную не ходим, но я хочу застать их врасплох. Чем они там без меня занимаются? Склоку, наверно, опять развели. Катька давно уехала, а им неймется.

Она остановилась, поглядела Андрею в лицо и сварливо добавила:

— Да брось ты прикидываться. Все в колонии знают.

Лестница привела их в просторный зал устланный мягким фиолетовым паласом. Если бы не этот палас, можно было подумать, что Кареглазка завела его в какое-то складское помещение: в центре зала в три яруса громоздились большие картонные ящики, по полу были разбросаны обрывки желтых упаковочных лент и фигурные прокладки.