Беатриче Мазини - Дети в лесу

— Отнесу его внутрь, — сказал Том.

В доме он уложил мертвого на землю и укрыл до плеч плетеным покрывалом, так, словно тот спал. «Ни один ребенок не спит так неподвижно, — подумал он. И помотал головой, будто прогоняя эту глупую и ненужную мысль. — Ни один живой ребенок».

Остальные сгрудились у входа, заслоняя свет. Том отстранил их и вышел из дома.

— Он должен отдохнуть, — сказала Орла. — Он устал и должен отдохнуть.

Дети разошлись. В основном все молчали, а если переговаривались, то шепотом. Не зная, что делать, они слонялись по поляне, иногда садились, вставали. Все были вместе, но поодиночке.

Том тоже не знал, что делать.

В этот вечер никто не захотел есть. Не сговариваясь, улеглись спать вокруг костра.

Когда все заснули, Том пошел искать Хану. Он знал, что она где-то рядом. Оглядевшись, заметил темную тень — Хана сидела на большом плоском камне. Том подошел и тоже сел: ближе, чем обычно, почти касаясь ее. Хана не отодвинулась. Он вдохнул запах дыма, оставшийся в ее волосах.

Они долго молчали, просто сидели рядом. Потом Том заговорил:

— Что мы теперь будем делать?

Хана пожала плечами.

— Теперь все будет по-другому.

— Все уже по-другому. Не так, как раньше.

Она сжала губы. Потухающий свет Астера бросал зеленоватые тени на ее лицо, делая его более жестким, более взрослым. Казалось, ей нечего сказать. И Том понял, что он и не ждал от нее ответа, просто хотел услышать звук ее голоса; хотел, чтобы рядом с ним был кто-то — не только глухое эхо его собственных слов и мыслей. Ответ он знал и сам.

— Надо уходить отсюда, — сказал Том. — Это дерево, — он кивнул в сторону невольного виновника трагедии, — вечно будет напоминать нам о том, что случилось. Мы должны идти дальше, пора. У нас нет выбора. Нет выбора.

Он вздохнул; словно это ужасное происшествие решило все за них — сами они никак не могли решиться. Может, если бы он был тверже, если бы убедил всех отправиться в путь, то ничего бы не случилось; может, на следующей поляне деревья были бы не такими высокими, не такими опасными. Может, может, может… Том помотал головой, будто вытряхивая навязчивые мысли.

— Это был несчастный случай, — прерывая долгое молчание, произнесла Хана. — Никто не виноват. Это могли быть ядовитые ягоды, или еще одно чудище, вышедшее из леса, или слишком сильное течение в ручье. Все что угодно.

— Да, но ведь это я должен заботиться о вас, — ответил Том.

— А мы — о тебе, — отозвалась Хана. — Все мы заботимся обо всех. Если бы мы остались в Лагере, то кто-то мог бы уже умереть от голода или от таблеток. Откуда нам знать? Жизнь — она такая. Не бывает, чтобы все всегда заканчивалось хорошо. Это не то, что в твоих сказках.

«Почему в моих, — подумал про себя Том, — если она теперь и сама их читает?» Но он ошибся: с этого вечера Хана не брала в руки книгу. Вечерние сказки снова читал только он.

— Мне очень жаль, — сказал Рубен, вернувшись из столовой. Джонас только что рассказал ему о случившемся. Сам Джонас в столовую уже давно не ходил — считалось, что он безотрывно работает над важным проектом, поэтому еду ему приносил Рубен. Хотя в принципе никому не было дела, появляется он в столовой или нет. — И что теперь?

— Не знаю, — ответил Джонас. — Не знаю.

Том углубился в лес. Никто не пошел за ним. Словно смерть Ноль-Семь разделила и отдалила детей друг от друга — будто порвалось ожерелье, и бусины рассыпались во все стороны, потому что их ничто уже не держит вместе. Найдя дерево, очень похожее на то, с которого упал Ноль-Семь, Том решительно взобрался по стволу и уселся на развилке, высоко над землей.

Лес кругом волновался, как море из листвы и веток; земля внизу едва виднелась; небо наверху и вовсе казалось отвлеченной идеей — частью чего-то неизмеримо большего, воображаемого. Быть не там и не здесь, оставаться нигде, не идти ни вперед, ни назад. Вот чего в некотором смысле они хотели. Их поляна и была таким местом — не там и не здесь: местом, достаточно удаленным от Лагеря, чтобы поверить в то, что побег удался; и достаточно уединенным, чтобы пришла тревожная мысль — которую все гнали от себя прочь, но она не уходила: в мире нет ничего другого. Разве что другие поляны. Так значит, жизнь — это лесная поляна? И все?

Тома отвлекло ровное и долгое жужжание. Какое-то крупное насекомое? Он поднял глаза и вскоре разглядел источник звука. Золотистый жук летел сверху прямо к Тому — во всяком случае, так ему показалось. Чуть не долетев, завис в воздухе, потом осторожно опустился ему на руку.

Том не боялся насекомых. Жук оказался большим и холодным, маленькие твердые лапки царапали кожу, но Том не стал его стряхивать. Он разглядывал жука сначала с любопытством, потом с изумлением. Потому что жук вел себя очень странно. Он снова расправил крылья и поднялся в воздух. Перелетел на соседнюю ветку, оттуда на следующую. Развернулся, глянул на Тома. Снова взлетел: короткий перелет и опять остановка. Жук словно хотел что-то ему сказать. И Том понял.

Убедить остальных, что надо снова отправляться в путь, оказалось не так трудно. Вероятно, им было все равно. Собрали свои вещи, обходя тело Ноль-Семь на цыпочках, чтобы не потревожить. Глор порылся в рюкзаке и нашел кусок веревки, которой он обвязал шею Собака; потом он привязал к этой веревке другую, подлиннее — получился поводок. Когда Глор потянул за него, Собак не пошевелился, но потом понял, поднялся, и они с Глором сделали большой круг по поляне. Собак послушно отзывался на легкие рывки веревки, будто ходил так всю жизнь. Глор радостно улыбнулся, но тут же смутился и стер улыбку с лица.

Поклажи оказалось больше, чем они думали: свернутые покрывала, плетеные корзины, уложенные одна в другую…

Том попытался уместить все на крепкую спину Собака, увязав оставшимися веревками, — корзины держались; зверь не сбрасывал их, а смотрел на Тома спокойно и равнодушно, кося коричневым глазом с красной каймой.

Когда все было готово, дети, не сговариваясь, одновременно повернулись в сторону дома.

— А если он вдруг проснется? — спросила Нинне.

Том хотел было помотать головой, но вспомнил слова Ханы: «Иногда ложь нужнее правды». И он солгал:

— Сейчас ему надо выспаться, мы не должны ему мешать. Но когда-нибудь, никто не знает когда, он проснется.

— И тогда он придет к нам? — с надеждой спросила Орла.

— Если мы будем носить его здесь, — Глор дотронулся до своей головы, — и здесь, — он поднес руку к груди, — то он всегда будет с нами.

— Но как он нас найдет? — поникла Орла. И вдруг вся осветилась. — A-а, я знаю!

Она исчезла и не возвращалась довольно долго, но в конце концов вернулась. Последний взгляд на дом, их дом, где Ноль-Семь спал своим самым долгим сном, на загон — самый первый их дом, — и вот они уже в пути. Гуськом, друг за другом: так же, как и во время побега из Лагеря; только на этот раз шествие замыкали двое: Глор и Собак.