Алки Зеи - Леопард за стеклом

— Какие еще очки он забыл? — растерялись мы.

— Ну, в лодке. Отец его покатал в лодке, чтобы, если кто увидит, думали, будто они к парому плывут. И он забыл свои очки от солнца. Я их сегодня надела, когда в город поехала. Ой, каким же странным становится мир! А еще можешь смотреть на кого хочешь — он и не заметит. Думаете, Никос мне их подарит?

— А что еще у тебя спрашивали? — не выдержали мы.

— «Что господин Никос рассказывал вам о хищнике?» — вдруг набросился на меня какой-то офицер в эполетах. А я, что твоя дурочка деревенская: «А что такое хищник?» — «Животное, как леопард, которого госпожа Деспина держит у себя в стеклянной витрине». А я ему: «Первый раз слышу, что животных под стекло сажают».

Этот золотопогонный как покатится со смеху, а потом посерьезнел и говорит: «Он вам рассказывал про Испанию?» А я все как блаженная: «А кто эта госпожа?» Он снова хохотать и опять за вопросы: «Ты любишь нашего короля и нового правителя?» Я опять за свое: «Ах, была бы я королевой!» И тут другой полицейский говорит: «Да она чокнутая». Он тихо сказал, но у меня-то ушки на макушке. «Ты мне всю правду сказала?» — говорит мне золотопогонник. Я грудь колесом: «Да, господин полковник!»

— Мирто-о-о-о-о! Мелия-а-а-а-а! Да сколько можно ноги мыть? — это уже папин крик.

— Идем! — заверещали мы так, чтобы он нас наверняка услышал, и пошли обратно с немытыми ногами. Да они и не были грязными: мы весь день проторчали на веранде.

Не успели мы плюхнуться в свои кровати, появилась мама — пожелать нам спокойной ночи.

— Мама… — начала я было, но тут же осеклась.

Ах, была бы моя мама толстой-претолстой, а не такой крошкой, да еще и нога у нее прямо как у Мирто… И сколько же всего нам с Мирто надо было у нее спросить! Может, она бы нам и сказала, что же это за «другое дело» такое имела в виду Стаматина, говоря о Никосе. И хорошо ли поступила Артеми, наврав с три короба, и можно ли врать полицейским, и считается ли враньем, если нас спросят о Никосе, а мы будем болтать что ни попадя, кроме того, что нужно.

— Что ты хотела мне сказать? — спросила мама, наклоняясь, чтобы обнять меня.

— Что лучше: быть ребенком или взрослым?

— Не знаю. Мне нравилось быть ребенком.

— А у тебя были секреты от взрослых?

— Ну конечно.

Вот если бы мама могла стать ребенком прямо сейчас! Она смогла бы играть с нами и знала бы всю правду про Мельницу со сломанным крылом!

Вчетвером трудно было ходить к Никосу. Ведь нас не должны были заметить Пипица и малышня — Одиссеас и Авги. Поэтому мы решили ходить по двое: когда Артеми с Мирто, а когда я с Нолисом. Сегодня идти была наша очередь. Мы были ужасно рады, ведь наконец-то кир Андонис привез из города письмо для Никоса, а то он каждый раз, когда мы приходили, спрашивал:

— Не было ли мне письма?

Мы поднялись на маленькую горку, постояли на вершине и уже собрались спускаться к лощине, когда услышали голоса и увидели чуть подальше от нас полицейских, которые пинками гнали перед собой какого-то человека и били его то по голове, то по спине. Мы в ужасе упали в траву, затаив дыхание и боясь пошевелиться. Нам показалось, что они направляются к Мельнице со сломанным крылом. Человек кричал, а полицейские лупили его еще сильнее. По его лицу потекла кровь, и я закрыла глаза, чтобы не смотреть. Еще никогда в жизни не видела столько крови. Мы выждали какое-то время, пока не убедились, что полицейские идут не к мельнице, и, когда крики затихли вдали, выбрались из убежища. На спуске, очень торопясь, я порезала ногу об острый камень. Хотела заплакать, но мне стыдно было реветь перед Нолисом: он всегда говорил, что все девчонки плаксы. Никос же ужаснулся при виде меня — я-то и не заметила, что столько кровищи натекло. И тут перед моими глазами снова возникла картина, как полицейские избивали человека, и меня затрясло. Никос промыл мне рану спиртом из бутылочки, перевязал ногу чистым носовым платком и взял меня на руки, прямо как младенца. Нолис рассказывал ему про полицейских и про человека, которого они били. Никос слышал голоса и испугался, не случилось ли чего с нами по дороге к нему.

— Вы все еще маленькие дети, крошки, — сказал он, — а я-то и забыл совсем.

— И вовсе мы не маленькие, — вскипел Нолис. — А если девчонкам страшно, я один буду ходить.

— Да нет, Нолис, — перебил его Никос. — Вы дети, и вам в детские игры нужно играть. Но так уж вышло, что мы, взрослые, нуждаемся в вашей помощи.

Я ничего не говорила, потому что увидела, что платок, которым Никос перевязал мне ногу, стал красным — а я так боюсь крови!

— А ты чтобы немедля поехала со Стаматиной в город, — повернулся Никос ко мне. — Тебе должны сделать укол от столбняка. Тут сплошная грязь кругом.

И вправду тут пахло плесенью и гнилью. Внезапно все вокруг показалось мне отвратительным. Крошечная каморка с матрасом на полу — и как только Никос мог здесь жить, — половинка мельничного крыла, закрывавшего почти все мельничное окошко, комары, которые тучами вились вокруг нас и непрерывно зудели. Я расплакалась.

— Отведи меня домой, Никос! — умоляла я. — Я не смогу дойти с Нолисом.

— Что, так болит? — забеспокоился он.

— Да, — ответила я, хотя и сама уже не знала, было мне больно или просто страшно от того, что нужно делать укол от столбняка, а может, это был ужас от увиденного: человек в крови с разбитой головой и полицейские, продолжающие его избивать.

— Отведи меня домой, Никос, пожалуйста… — проговорила я, захлебываясь от рыданий.

— Пошли! — поднялся Никос.

Слезы мгновенно высохли. Никос придерживал меня, помогая спуститься по лесенке.

— А если тебя увидит кто… — начал было Нолис. — Вдруг полицейские всё еще ошиваются где-нибудь поблизости.

— Вы сами сказали, что они повернули к другому краю лощины. А мы пройдем леском, пусть даже это получится дольше. Уже темнеет, так что вряд ли нас кто увидит.

Я хотела бы сказать Никосу, чтобы он остался, но мне было так страшно! Мы двинулись в путь. Никос взял меня на руки, потому что ступать ногой мне стало уже совершенно невозможно.

— Тебе следует есть побольше, — засмеялся он. — Что-то мне кажется, будто у меня в руках ничего и нет. Хорошо, что это ты, а не Мирто, а то я бы надорвался.

Нолис шел рядом, не произнося ни слова. Уже стемнело — и порядочно. Если бы не Никос, я бы, наверное, умерла от страха. Одного только звука, который издавали сухие сосновые иголки под ногами — критц-кратц, — было достаточно, чтобы вызвать страх, а уж ветви деревьев, медленно колышущиеся от ветра, словно руки гигантов, которые вот-вот тебя схватят!.. Как все меняется ночью!