Алки Зеи - Леопард за стеклом

Господин Каранасис, конечно, ничего об этом не знал. Как не знал и о том, что дедушка любил Перикла и демократию и терпеть не мог всяких там королей — ни древних, ни тем более нынешнего, а ведь он даже не грек — нам его из Дании прислали да на шею посадили, как говорит дедушка.

— Благодарю вас, господин, — снова взялся за свое директор, полагая, что это дедушка выучил Мирто королям. Затем он повернулся к Мирто: — Если ты будешь прилежно учиться, мы тебя быстро сделаем звеньевой. Наш правитель основал Национальную организацию греческой молодежи!

По дороге домой дедушка с мамой не проронили ни слова. А мы с Мирто болтали без умолку. Мирто прыгала от радости, что ее сделают звеньевой, и неважно, что она и понятия не имела, кто такие эти звеньевые и чем они занимаются.

— Ты слышал, я буду звеньевой? — спросила она у дедушки.

— Дома поговорим, — отрезал он и молча пошел дальше.

Однако дома мы ни о чем таком не поговорили, то есть нет, поговорили, и о многом, только мы ничего не поняли из этих разговоров. Потому что с тех пор, как объявили диктатуру, папа говорит одно, дедушка — другое, тетя Деспина — третье. Только мама ничего не говорит, но мы-то понимаем, что в глубине души она согласна с дедушкой. Однако мне показалось ужасно смешным то, что взрослые стали так серьезно обсуждать, станет ли Мирто звеньевой. Мы даже не поняли, что это за Национальная организация греческой молодежи такая, о которой дедушка сказал, что стыдно заставлять детей туда вступать.

Вечером, когда мы ушли спать, Мирто сияла от счастья и все время меня дразнила, что мне уже почти восемь лет, а я так и не решила, кем стану, когда вырасту.

— А ты кем станешь? Ты вот тоже не знаешь! — обиделась я.

— Как это не знаю? Я решила стать звеньевой!

— Это не профессия!

— Очень даже профессия и в три раза больше!

Я хотела было сказать ей, что стану писателем, но она бы снова ответила, что писателями рождаются, а не становятся.

— Можно подумать, ты родилась звеньевой, — яростно бросила я.

Мирто уселась на спинку кровати и с достоинством заявила:

— Звеньевой — не писатель, звеньевым может стать любой.

Тут-то, верхом на спинке кровати, ее и застала Стаматина, поднявшаяся к нам в комнату закрыть ставни.

— Сейчас хлынет. Господи, спаси того, кто сейчас в дороге, — пробормотала она себе под нос.

И вдруг я вспомнила про Никоса. Где он сейчас? И от леопарда нет вестей.

— Может, это Никос сейчас в дороге? — спросила я.

— И как тебе только в голову такое пришло, детка? — вздрогнула Стаматина.

— А почему ты сказала: «Господи, спаси того, кто сейчас в дороге»?

— Он не в дороге, — ответила она серьезно. — Но он плывет посреди бури…

После чего снова закрыла рот на замок — и спрашивай, сколько хочешь, что происходит с Никосом!

— ОЧПЕЧА — из-за Никоса, ОЧСЧА, что пойдем в школу, — сказала Мирто, когда мы остались одни.

— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, — ответила я, потому что школа меня больше не радовала.

Может быть, все дело было в совах и королях.

Первого октября улицы заполнили дети в синей и черной форме. У нас была синяя, с белыми воротничками. Мою учительницу звали госпожа Ирини, а моего соседа по парте — Алексис. Я бы очень хотела поговорить с ним до того, как учительница войдет в класс, но он сидел так, что я чуть не носом утыкалась в его спину. Мне бросилось в глаза, что форма у него старая и поношенная, а ботинки сбиты на носках. Я подумала, что мы вряд ли станем друзьями и что было бы здорово, если бы вместо Алексиса в одну школу со мной ходил Нолис!

Урок уже начался, когда дверь открылась, и в класс вошел господин Каранасис.

— Госпожа Ирини, — обратился он к учительнице, — у вас будет еще одна ученица. Отпрыск одной из лучших семей нашего общества.

Пипица! А господин Каранасис продолжал растекаться тысячью и одной похвалой в ее адрес. Если б он только знал, что Пипица — предательница и лгунья!

Тем временем Пипица изливала мне свои восторги. Она, видите ли, ходила в другую школу, но, узнав, что мы пошли в эту, всё вверх дном перевернула, чтобы и ее сюда отдали. Так, значит, мне еще и всю зиму терпеть Большие неприятности у себя под боком!

На последней перемене ко мне подошел Алексис. Он высокий, просто огромный, худой и очень бледный.

— Как тебя зовут?

— Мелисса.

— А я услышал, что эта толстуха, — кивок в сторону Пипицы, — зовет тебя по-другому.

— Она сказала «Мелия». Это уменьшительное.

— А мне тебя как звать?

— Как хочешь.

— Тогда Мелисса. «Мелия» вообще ничего не значит.

— Так и Никос говорит.

— Это еще кто?

— Да… так, один мальчик из нашего района, — пробормотала я, запинаясь и краснея от вранья.

Потом Алексис задал мне вопрос, которого я совсем не ожидала. Он спросил, платим ли мы за обучение по обычной цене или «со скидкой». Я уж было разозлилась — ему-то какая разница, как мы платим? Но он не дал мне ответить, прошипев в самое ухо:

— А я — «со скидкой», поэтому, если я не исправлю свои оценки по арифметике, меня оставят на второй год.

— Да ты что! А если бы ты учился не «со скидкой», то как бы перешел в другой класс? — удивилась я.

И Алексис рассказал мне об удивительных порядках, царящих в школе господина Каранасиса. Он с первого класса ходит в эту школу, так что успел их изучить. Те дети, которые платят за обучение, как положено, никогда не остаются на второй год, даже если они непроходимые тупицы. А вот тот, кто платит «со скидкой», чуть только у него учеба не заладится, сильно рис-ку-ет. Это Алексис сказал так — «рис-ку-ет», выделяя каждый слог, мне даже стало страшно.

— Мы тоже «со скидкой», — призналась я.

— Кто это вы?

— Я и моя сестра. У меня сестра в пятом классе. Ей-то нечего бояться. Она очень хорошая ученица. Она даже знает, сколько тычинок у цветка яблони.

— Нашла чем хвастаться!

Я открыла рот, чтобы ответить, но тут прозвенел звонок, и мы пошли в класс.

Не успел урок начаться, как к нам снова пришел господин Каранасис — на этот раз в сопровождении мамы Пипицы. Мамаша начала присаживаться за каждую парту, чтобы понять, где дует из окна, а где нет, откуда лучше видно доску и куда стоит посадить Пипицу. К счастью, не рядом со мной. Не потому что я так уж рада сидеть рядом с Алексисом. Но с Пипицей… нет уж, увольте!

— Они, — прошептал Алексис и кивнул в сторону Пипицы, — платят как положено.

— Обожаю нашу школу! — кричит Мирто как-то днем, когда мы все садимся за стол.

— А я вот совсем ее не люблю, — бурчу я. — Хотя учительница у нас вроде бы ничего.

— Вы хоть бы раз в чем-нибудь согласились! — обрушился на нас отец.