Пит Рушо - Итальянский художник

Азра была маленькая, в её распоряжении оказалась громадные владения рода Джардини со старым домом в романском стиле, набитым драгоценными диковинами, с фруктовым садом, простирающимся мили на четыре по юго-западному склону горы Орсо и переходящим в леса апеннинских предгорий. Неподалёку от нас находилось озеро Чаппо. Мы там купались и совершали прогулки на вёсельной лодке с ужением рыбы и бесконечными разговорами об искусстве.

Работы было много. Мы с Кефаратти три раза переделывали чертежи, нарисовали кучу эскизов. Потом собрали макет павильона из дерева в масштабе один к тридцати. Там было двести шестьдесят маленьких, выточенных из дуба, колонн и несметное количество крошечных деталей, включая акантовые акротерии по углам крыши и уступы архитрава. Мы склеили все эти штуковины столярным клеем, дождались, пока клей схватится, и натёрли наш игрушечный павильон воском. Мы сами были в восторге, Азре наш макет тоже понравился, и она забрала его себе. Когда проект сделался нам полностью понятен, мы наняли землекопов и каменщиков, построили для них временное жильё, договорились с местными жителями, чтобы они готовили нам еду на всех и привозили продукты. Всё пришло в движение, мы наколотили колышков разметки фундамента, и строительство началось.

За шесть месяцев нами была построена прямоугольная двухрядная открытая аркада на южном склоне Орсы. Черепичная крыша опоясывала по периметру простое, но жизнерадостное сооружение из бежевого плотного ракушечника. Травяной газон заполнял пространство между статуей девушки и бюстом Джакомо Джардини. Два ряда парных колонн с каждой стороны оставляли павильон открытым, и в то же время придавали ему что-то комнатное, они создавали волшебную границу, отделяющую внутренний двор от внешнего мира.

Трёхсотлетние кряжистые груши, горная даль, озеро Чаппо, яркое небо — всё, что было видно сквозь чащу колонн, служило украшением убежища двух статуй.

Через полгода работа была завершена. Мы расплатились с рабочими, они разъехались. Поместье опустело.

Спустя две недели, после проволочек, недоразумений и внезапных препятствий, которые всегда сопутствуют денежным делам, нотариус в сопровождении охраны привез деньги и выплатил нам с Кефаратти по тысяче дукатов. Он сказал нам несколько приторных вежливых слов и уехал не прощаясь. На дорожке парка остались шары конского навоза и оброненная кем-то башмачная пряжка.

Мы остались втроем в полной тишине, и сидели, поджав ноги, на полу. Мы раскладывали монеты рядами, строили из них пирамидки и колонны, играли ими в шашки. У нас было странное чувство.

Мы с Азрой купили двухэтажный дом, который углом стены выходил на улицу Бирмадальяно в том месте, где она уступами начинает спускаться к морю. Наша улица больше напоминала лестницу, поэтому ни одна повозка не могла по ней проехать, и мы были избавлены от грохота колёс, топота и скрежета подков по мостовой. Во время дождя мимо нашего дома нельзя было пройти, потому что потоки воды сбивали с ног. Мы зажили на новом месте вполне беззаботно, завели себе некоторые милые привычки зажиточных горожан, в том смысле, что мы хорошо и вкусно ели, спали на дорогом чистом белье и строили планы на будущее, собираясь отправиться в Африку. Азре очень нравилось в то время слово «Африка», и нам непременно нужно было туда попасть. То есть попросту мы жили богато и могли позволить себе довольно шикарные причуды.

Через две недели я снова побывал в имении Джардини. По своей въедливости и педантизму мне нужно было убедиться, что кусты самшита, высаженные полтора месяца назад в старинном парке, не засохли. Садовники, как и все строительные рабочие, получили расчет и уехали. Усадьба должна была остаться без присмотра, таковы были условия договора.

Громадные владения Джардини пустовали, и на много миль вокруг не было ни души.

Кусты зеленели, олени вернулись в парк после окончания стройки и разгуливали по лужайкам среди перелесков. Мне больше нечего было тут делать, и я решил перед отъездом зайти на прощание в дом под колоннаду. И тут я увидел маленького мальчика. Он играл совершенно один в огромном пустом поместье. Мальчик был очень загорелый, золотисто-песчаного цвета. Только под мышками и на боках кожа у него была светлой. Было понятно, что он предоставлен самому себе и дни напролет проводит под солнцем. Мальчик был маленький, он просто не понимал, в какую беду попал: здесь больше не будет ни доброй поварихи, ни весёлых парней каменотёсов, ни нас с Микелем и Азрой, никого. Пропадет пацан, — подумал я, — а что было бы, если бы я не потащился в этакую даль? Я окликнул ребенка и предложил ему пойти со мной, уже прикидывая в уме какую комнату в нашем доме ему отвести и куда поставить его кровать.

— Пойдем, — сказал я, — я познакомлю тебя с Крабом, который живет на плоту; научу жарить анчоусов, и покажу, как рисуют кота. Если не хочешь ехать на моей лошади, я по дороге куплю тебе мула, ты будешь моим баннерильо.

Мальчик приветливо взглянул на меня и ответил по-гречески, что я не должен беспокоиться, а также сообщил, что его папа не разрешает ему надолго уходить от дома. Я присмотрелся к мальчику — сомнений быть не могло, передо мной стоял сын Джакомо Джардини, он был очень похож на отца. Только раскосые греческие глаза мальчика были как у матери.

Я порылся в карманах и подарил мальчику единственное, что у меня было с собой ценного — мелок сангины. После чего я навсегда покинул владения семьи Джардини, чтобы никогда больше не нарушать их вечного уединения. В общем, я уехал, думая про этого мальчишку. Жаль, что он не сирота, — подумал я и устыдился своих мыслей. Не всем же быть, как тебе, — сказал я самому себе с горькой досадой, но когда дорога вышла на побережье, лошадь побежала бойчее, подул морской ветер, и мысли мои переменились.

В тот год я прочитал всё, что было возможно по искусству живописи и архитектуры. Я знал тогда Витрувия почти что наизусть, и в голове у меня сидела таблица коэффициентов золотого сечения, применительно к степени искажения под влиянием линейной перспективы.

Мы много путешествовали, чтобы быть в курсе новых художественных событий, всюду я таскал Азру с собой, и боюсь, что это не лучшем образом отразилось на её воспитании. Мир предстал перед ней нескончаемой чередой постоялых дворов, гостиниц, дворцов и церквей; а также случайных дорожных встреч с бродягами, жуликами, вельможами и паломниками, ожидающими конца света сразу после ужина.

В тот год жизнь как будто решила обрушить на меня всё, что задолжала за предыдущее время. Густота событий и количество работы были невероятными. Непонятно, как я со всем этим справлялся.

Безделие придавало мне силы. Так было всегда. Чтобы работать необходимо много ленится, не позволяя нервной совести совать нос в безмятежность мысли. Осмысленное бездействие всегда плодотворнее не помнящей себя суеты. Я непревзойдённый мастер борьбы с попытками занять пустую голову и руки энергичной бессмыслицей. Но часы и дни, потраченные мною на внешнее оцепенение, были самыми активными периодами моей жизни. Даже чтение само по себе не даёт ничего, чтение пробивает дорогу туда, куда хотел привести нас автор книги. Книга — это повозка, везущая нас в неизведанные земли. Требуется время и работа собственной души, чтобы изучить открывшуюся нам страну. И хорошо ещё, если автор не злодей, и не заманит нас в лихие дебри, среди которых вознамерится убить в нас самое доброе и трепетное, лишить нас надежды и сил.