Николай Внуков - Рассказы

Алексей Петрович внимательно посмотрел на Тошку, потом на меня, потом сел за стол и рукой показал на два стула, стоящие перед столом.

— Даю слово, что я самый настоящий декан, — сказал он, когда мы уселись. Что дальше?

Тошка оглянулся на Гошу и покраснел.

— Это не секрет… — сказал он. — Но все-таки я хотел бы вам одному… Я и вот Колька…

— Не беспокойтесь, — сказал декан. — Приоритет во всех случаях останется за вами. Гоша у нас надежный парень. Итак, в чем дело?

— Идея, — сказал Тошка, и голос у него вздрогнул. — Гибнет идея… Я доказал… то есть мы доказали, что Архимед сжег обычными зеркалами. Понимаете? Все историки сомневались, думали, что легенда, а мы доказали… Сейчас мы строим ФАКС… это такой аппарат, чтобы сжигать по-научному… Только у нас зеркал не хватает… А так все нормально, честное слово! Будка сгорела почти вся…

Тошка поперхнулся и умолк.

Декан перегнулся через стол, и глаза у него стали большими и веселыми.

— Так, так, — сказал он. — Что же это за ФАКС? Что за будку сжег Архимед своими зеркалами? А ну-ка, рассказывайте все по порядку и не торопитесь.

Когда мы кончили, декан постучал по столу пальцами и сказал:

— Ну, ребята, такой забавной истории я еще не слышал. Кстати, вы из какой школы?

— Из второй.

— Кто у вас преподает физику?

— Борис Николаевич Тимонов, — сказал я.

— Чудесно! — сказал декан. — Изумительно!

Он вынул из кармана авторучку, открыл блокнот и нарисовал в нем какой-то чертеж.

— Сколько шагов было до будки, помнишь? — спросил он Тошку. — Давай среднюю величину.

— Примерно… шагов пятнадцать, — сказал Тошка.

— А сколько было зеркал?

— Двадцать шесть.

— Какого размера?

— Вот такие, — показал пальцами Тошка. — А одно было даже вот такое.

Декан написал в блокноте несколько цифр, вырвал лист и передал его Гоше.

— Ну, математик, вот задача. Придут к тебе в школе вот такие и зададут… Сумеешь прикинуть?

— Попробую, — сказал Гоша.

Он вынул из стаканчика на столе карандаш и склонился над листком. Декан тоже начал что-то подсчитывать. В кабинете стало очень тихо.

— Не получается, Алексей Петрович, — сказал вдруг Гоша. — Ерунда какая-то…

Декан поднял голову.

— Сколько у тебя?

— Около трехсот. Даже бумага не загорится.

— У меня примерно двести девяносто градусов. Что-то вы путаете, ребята. Ничего у вас не должно было загореться.

Это уж было слишком! Я не выдержал и вскочил.

— Не верите? Честное слово, она загорелась! Да еще как! Полкадушки воды на нее вылили. Я первый заметил дым! Зачем нам обманывать? Мы же ради науки.

— Тише! — сказал декан. — Зачем волноваться, зачем кричать? Науке нужны холодные головы и точные доказательства. Я верю, что у вас загорелось, но не пойму — каким образом. Математика говорит совершенно другое.

— А вы… не ошиблись? — спросил Тошка.

— Мы считали вдвоем. Два человека не могут сделать одну и ту же ошибку. Пятьдесят процентов вероятности…

— У вас загорелось не от зеркал, — сказал Гоша. — Вспомните хорошенько, что вы еще делали около будки. Может быть, спички зажигали?

— Какие там спички! — сказал Тошка и осекся. Лицо у него вдруг стало желтым, как лимон, и таким несчастным, будто он только что потерял все самое дорогое на свете.

А мне захотелось, чтобы подо мной вдруг разъехались плитки паркета и я провалился бы через оба этажа в какой-нибудь темный подвал, и чтобы меня там никто-никто не видел — ни декан, ни друзья, ни родные…

Ну конечно же, это та проклятая спичка, которой Тошка пробовал температуру зайчика!..

В моем сарае до сих пор лежит ровный фанерный круг. Он так и не стал ФАКСом. Зеркала мы раздарили девчонкам и малышне с нашей улицы — пусть забавляются.

Загадка гибели римского флота под Сиракузами так и осталась загадкой. Впрочем, Тошку это не особенно волнует. Он крепко сдружился с Гошей и чуть ли не каждый день бегает в Затишье после уроков. Однажды я хотел пойти вместе с ним, но он сказал, что мне будет неинтересно, потому что я больше склонен к литературе, чем к физике. Я не обиделся. Может быть, Тошка действительно прав.

На задней парте у окна Орька Кириков показывал новые марки. Перемена была большая; на улице моросил нудный дождь; в коридоре дежурила Татьяна Михайловна — не побегаешь.

От нечего делать мы разглядывали желтых тигров Экваториальной Африки, чеканные профили американских президентов и виды черноморских курортов.

К парте подошел Юрка Блинов, облокотился о наши плечи:

— Это что, марки? Ну-ка, покажи.

Орька только что открыл следующую страницу кляссера. Там была всего одна марка: по сторонам головы двух летчиков в форменных фуражках с незнакомыми гербами, между ними странный четырехлопастный пропеллер и сверху надпись жирными буквами — «LIETUVA».

Мы не успели как следует рассмотреть эту марку, потому что Юрка сказал:

— Это что за фашисты?

И в следующий момент произошло такое, что мы разом отпрянули от парты, а Николайчик даже ахнул.

Орька резко захлопнул кляссер, вскочил и коротким тычком ударил Юрку кулаком в лицо. У Юрки звонко лязгнули зубы и голова дернулась назад. Несколько мгновений Юрка стоял закрыв глаза, оглушенный ударом, и на скуле у него вспухали белые отпечатки Орькиных костяшек. Потом открыл глаза, схватился за челюсть и глухим страшным голосом произнес:

— Ты это что, а?..

— Л… лучше молчи, ес-сли не знаешь, — пробормотал побледневший Орька.

— Ты это что? — повторил Юрка, сжимая кулаки.

— Отойди, Блин! Отойди лучше! — закричал Орька, и лицо у него стало совсем белое, и мы поняли, что сейчас будет такая драка, какой давно не видели в нашей школе.

Юрка перегнулся через парту и ударил Орьку в плечо. Орька вылетел в проход между партами. Волосы у него стояли дыбом, губы стали совсем тонкими, а глаза сумасшедшими.

Что произошло бы дальше, трудно сказать. Но тут от двери раздался голос Татьяны Михайловны:

— Блинов! Это еще что за безобразие? Идите сюда! Вы меня слышите? Идите сюда!

И она увела Юрку в учительскую.

— За что ты его стукнул? — набросились мы на Орьку, едва только закрылась дверь. — Теперь держись! Ну и даст он тебе после уроков!

Орька хмуро молчал, глядел на нас исподлобья, а потом сказал:

— Идите вы все отсюда!

И ни с кем не разговаривал до последнего звонка. А Юрка больше не пришел в класс. Мы узнали, что завуч послала его домой с какой-то запиской.

Вечером я отправился к Орьке. Мне не терпелось узнать, почему он, обычно не любящий драк и немного трусоватый, не побоялся ударить Юрку Блинова, того самого Юрку, которого побаивались задевать даже десятиклассники. Неужели из-за какой-то несчастной марки? Правда, Юрка частенько посмеивался над Орькиным увлечением, но чтобы дело дошло когда-нибудь до драки… нет, этого не бывало. Тут что-то другое.