Владислав Крапивин - Мушкетер и Фея. Повести

— Я? Это она меня не любит!

Вера опять вмешалась и заявила, что Инна Матвеевна прекрасный педагог и очень любит детей.

— Детей — может быть… — заметил Джонни.

— Она всю жизнь мечтала быть учительницей! Я ее хорошо знаю. Мы учились на одном курсе.

— Тогда все ясно, — сказал Джонни.

— Что? — обиделась Вера Сергеевна. — Что тебе ясно?

— Да так… — уклонился Джонни. — Просто я не знал, что вы вместе учились. Она выглядит гораздо моложе тебя.

Мама перестала держаться за сердце, дотянулась и хлопнула Джонни по заросшему загривку.

Это было ни капельки не больно. Однако Джонни встал, отложил шитье, а потом, прямой и гордый, удалился в коридор. Нельзя сказать, что его душили слезы, но обида все же царапалась. «Опять несправедливость и насилие», — подумал Джонни. Оделся, вышел на улицу и зашагал знакомой дорогой. Он знал, что тихая музыка и мечты о прекрасной незнакомке успокоят его.

Кроме того, у Джонни появилось предчувствие, что сегодня что-то случится.

В этот вечер музыка звучала очень долго. И не только знакомая. Была и разная другая — тоже очень хорошая. Потом стало тихо, и Джонни одиноко стоял у тополя и смотрел, как под фонарем кружатся бабочки-снежинки. Он много времени стоял. И ждал. А потом подумал, что ждать нечего, потому что у него окоченели руки и ноги.

И тогда звякнула калитка.

Сердце у Джонни тоже звякнуло, а внутри стало так, словно он проглотил несколько холодных стеклянных шариков.

Но зря Джонни вздрагивал. Из калитки вышла не девочка, а большой толстый мальчишка. Наверное, семиклассник.

Сначала Джонни очень огорчился. Если говорить честно, у него даже в глазах защипало. Но он быстренько с этим справился и подумал, что надо наконец что-то делать. Иначе сколько еще вечеров придется торчать под тополем?

Джонни мысленно подтянул воображаемые мушкетерские ботфорты и вышел на свет фонаря.

— Эй ты! — решительно сказал он мальчишке. — Ну-ка иди сюда!

Толстый незнакомец изумленно оглянулся, заметил Джонни, как слон замечает букашку в траве, пожал круглыми плечами и подошел.

Джонни все же оробел, но не подал вида.

— Слушай, — сказал он. — Вот что… Тут одна девчонка есть… В шапке с белым шариком. В этом доме живет… Ее как звать?

Круглое лицо мальчишки было внимательным.

— А тебе зачем?

— Надо, значит, — хмуро откликнулся Джонни. — Дело есть.

Мальчишка вдруг улыбнулся и сделался очень добродушным. Но Джонни было не до этой добродушности. Он нетерпеливо ждал.

— Ее зовут Катя, — сказал толстый мальчик. — Только она здесь не живет.

— Как это? — оторопел Джонни. — Она же заходила! Я видел.

— Она к нам приходила. Это моя двоюродная сестра.

— Врешь ты! А кто играет?

— Я играю. Родители заставляют. Мученье одно…

Снежная сказка с хрустальными огоньками рассыпалась и погасла. Джонни сделалось холодно и очень одиноко. Он представил толстого музыканта за роялем и глянул на него с ненавистью. А тот смотрел на Джонни с пониманием и сочувствием. И сказал:

— Все ясно. Еще один влюбленный…

В голове у Джонни взорвалась горячая граната.

— Ух ты, бегемот! — заорал он и замахнулся. А что еще оставалось делать?

Конечно, это было похоже, будто кузнечик нападает на крепостную башню. «Башня» перехватила могучей ладонью Джоннин кулак и удивилась:

— Ты чего? Да ладно тебе… В нее многие влюбляются, даже шестиклассники.

Джонни сник.

— Пусти, — шепотом попросил он.

Но мальчишка не отпустил.

— Ну-ка, пойдем, — сказал он со вздохом.

— Куда?

— Погреешься. Торчишь тут без рукавиц…

Джонни молча уперся. Но мальчишка ухватил его за плечи. В этом толстом парне было, видимо, столько же добродушия, сколько ширины и роста.

— Пошли, не бойся. У меня дома никого нет…

И Джонни пошел. Не потому, что подчинился нажиму. Просто у него оставалась еще смутная надежда…

Мальчишка сказал, что его зовут Тимофеем. Он привел Джонни в дом, вытряхнул из пальто и ботинок, усадил у большой печки. Печка была старинная, выложенная белыми блестящими плитками с разными цветами и узорами. Джонни таких и не видел раньше. Потом Тимофей принес фаянсовую кружку с какао. Кружка была словно родственница печки — такая же белая, блестящая, громадная и очень теплая.

Джонни глотал горячее какао и поглядывал по сторонам. В комнате было черное пианино, фотоувеличитель посреди стола и полки с книгами до самого потолка. Джонни тут же отметил это, хотя главные его мысли были о девчонке.

Тимофей эти мысли словно услышал. Сел напротив Джонни, подпер толстые щеки кулаками (словно добрая бабушка) и сказал:

— Ты не расстраивайся. В нее, конечно, многие влюбляются, да только она внимания не обращает.

Джонни стремительно покраснел и спрятал лицо за кружкой. Оттуда, из-за кружки, он спросил (голос получился хриплый и гулкий):

— А где она живет?

— На Песчаной, в больших домах.

Новые дома на Песчаной улице — это целый микрорайон. Двенадцатиэтажные корпуса, словно айсберги, нависли над деревянным городком, над его разноцветными крышами, скворечниками и тополями. Джонни в новых домах бывал множество раз. Во-первых, там жила половина ребят из его класса; во-вторых, он любил кататься на лифтах; в-третьих, там был детский стадион. В общем, Джонни прекрасно знал эти кварталы. И понимал, что найти там нужного человека не легче, чем получить книгу «Граф Монтекристо» в городской детской библиотеке. Но спросить точный адрес Джонни не решился.

— А я тебя давно замечал, — сказал Тимофей. — Только сразу не догадался, зачем ты там дежуришь под окнами.

— Я музыку слушал, — хмуро объяснил Джонни.

Тимофей смутился:

— Правда? А учительница говорит, что мне медведь на ухо наступил.

Джонни подумал, что если бы медведь решился на такой неосторожный поступок, то неизвестно, кому было бы хуже.

— Да нет, ты ничего играешь, — утешил он Тимофея. Потом опять спрятался за кружкой, снова покраснел и спросил: — А эта Катя… Тоже умеет играть?

— Умеет, — ворчливо сказал Тимофей. — Даже на концерте выступала… Подожди.

Он дотянулся до стола, приподнял увеличитель и вытащил из-под него несколько фотографий. Снимки были большие и, как сказал бы Джоннин папа, «вполне профессиональные».

— Сам снимал, — со скромной гордостью объяснил Тимофей.

— Здорово! — сказал Джонни. Но не потому, что фотографии были сделаны хорошо, а потому, что незнакомая девчонка, которую звали Катя, была на них очень красивая. Еще красивее, чем тогда на улице. Она сидела за роялем, в светлом платье, с большим бантом на кудряшках, и отражалась в поднятой крышке, как белый букет. Она играла что-то быстрое и веселое. Это видно было, потому что она улыбалась и одна рука у нее расплылась в воздухе от стремительного взмаха…