Сергей Голицын - Городок сорванцов

Я часто думал: пройдет несколько лет, и из толстушки Наташи вырастет прекрасный и хладнокровный хирург, который справится с любой самой сложнейшей операцией. И если случится мне заболеть я с полным спокойствием и доверием лягу на хирургический стол под ее скальпель…

И вот эту самую Наташу мне сейчас придется обмануть… Как я ей объясню? Ведь я ей всегда говорил, что врач должен быть безупречно честен…

— Так чем же больна Южка? — переспросила меня «главный врач».

Я медлил с ответом. Я знал, что еще в Москве Наташа мечтала ухаживать за страдальцами, дежурить по ночам у их изголовья, отирать пот со лба, подносить лекарства. К большому разочарованию Наташи и «медсестер», ее помощниц, таких трудных больных у нас в городке еще не появлялось. И, наконец, «заболела» Южка! Наташа сейчас готова была своротить гору.

— Так чем же она больна? — в третий раз терпеливо спросила меня Наташа.

Ну, как мне поступить? Прогнать Южку? Нет, это невозможно! А что я сейчас отвечу Наташе?

В этот момент подбежала Валя Гаврилова. И опять ее серые глаза смотрели на меня открыто и правдиво…

— Доктор, вас Южка зовет. Она целую мисочку слез наплакала.

И тогда я решил: будь что будет — оставлю Южку в лазарете. Я повернулся к Наташе и деланно-ледяным тоном сказал ей, что Валя Южкина подруга и добросовестнее сиделки нам не найти. Валя будет ухаживать за больной, а градусник буду ставить я сам.

— Да ведь Валька не медсестра, — дрожащим голосом пролепетала Наташа. Глаза ее наполнились слезами, круглые румяные щечки вспыхнули.

— Наташа, не спорь, — достаточно твердо ответил я и повернулся к ней спиной.

До этого часа Наташа рассматривала меня как своего помощника, «медсестру». И вдруг я вздумал не допустить ее к заболевшей Южке — ее, «главного врача» городка. Конечно, таким необъяснимым поступком я жестоко обидел ее. Но другого выхода у меня не было.

Наташа мне ничего не ответила, низко-низко наклонила голову и ушла. Издали я видел, как вздрагивали ее плечи. Я направился к Южке.

Мнимая больная лежала с полотенцем на голове. Узнав, что она остается в лазарете, Южка с благодарностью прошептала:

— Большое спасибо. Когда-нибудь я вам тоже помогу, отблагодарю вас.

Оказывается, только что заходили к ней Владимир Викторович и Алевтина Алексеевна, спрашивали о здоровье, сочувствовали ей. Рассказывала она, радостно, веселым голосом, и вдруг я почувствовал недобрую нотку.

— А Марья Петровна не идет. Пускай мучается, пускай думает, что я из-за нее заболела. — Южка передохнула и добавила: — Доктор, а ведь у меня к вам большая просьба: мне одной тут страшно оставаться, можно Валя будет со мной ночевать?

Раз я позволил одной вполне здоровой девочке спать в. палатке, предназначенной для больных мальчиков, придется разрешить и второй не менее здоровой поставить рядом раскладушку.

Обе девочки меня горячо поблагодарили. Я вернулся в свою палатку, а через полчаса Валя снова меня потащила к «больной».

— Доктор, — начала Южка, хитро заглядывая мне з глаза, — вы знаете, Джек так плохо себя чувствует.

— Какой Джек?

— А моя собачка. Валя говорит, ее Витька Панкин и Володька Дубасов совсем затискали. Доктор, милый, ну, пожалуйста, можно, чтобы Джек тоже у нас ночевал? Мальчишки хотят его на ночь под одеяло запрятать. А мы вот тут устроим, в уголке, в ящике. Валя свое пальто отдает.

— В больницы собак не пускают, — ~ буркнул я. Наступил Валин черед уговаривать. Эта затараторила как сорока:

— А наш городок не больница. А в нашем городке все можно — три дня собачка в лазарете проживет, пустяки какие!

Когда две девочки так настойчиво уговаривают… Словом, я сдался^но с условием, что весь сор они потом сами уберут.

— Все, все вычистим, — горячо обещала Южка, — внутри палатки даже песочком посыплем.

За ужином Владимир Викторович снова спросил меня о здоровье Южки.

Я покосился на Марью Петровну и Алевтину Алексеевну и нарочно громко сказал:

— Первоначальное мое предположение о нервном характере заболевания девочки теперь окончательно подтвердилось.

Услышав это, Алевтина Алексеевна откинула со лба светлые вьющиеся волосы, вздохнула и сказала:

— Бедная девочка, она так тяжело переживает.

— Марья Петровна, вы бы пошли к ней, — заметил Владимир Викторович, — поговорили бы по душам.

— Ни за что не пойду! — жестко бросила та. — У этой скверной девчонки глазищи черные, ну просто разбойничьи. Как она на меня взглянула, будто хотела насквозь проткнуть. Меня и сейчас всю знобит при одном воспоминании.

Владимир Викторович великолепно знал, что спорить с Марьей Петровной совершенно бесполезно и вместе со мной вышел из-за стола.

На вечерней линейке рапорт дежурного командира вместо Южки принимал Эдик Шестаков. По этому случаю он надел парадную пионерскую форму.

О, как он сейчас был великолепен — наш «заслуженный мастер спорта»! Чистенький, высокий, стройный, подтянутый. И все согласились, что Эдик выступает куда бойчее и лучше Южки.

После линейки я вновь отправился посмотреть, что делают обе мои девочки.

Южка лежала все так же с мокрым полотенцем. Ну, понятно, вдруг еще ненароком забежит кто-нибудь ее проведать. Валя сидела на раскладушке у ее ног. Джек, заботливо прикрытый Валиным пальтишком, мирно почивал на сенной постельке в ящике и потихоньку скулил.

Южка села на постели и лукаво стрельнула в меня своими черными глазами.

— Доктор, а скажите, я тогда очень похоже стонала?

— Ну да, я ни на минуту не усомнился, что ты заболела серьезно.

— Значит, я могу быть актрисой?

— Безусловно. И притом талантливой актрисой.

Южка, очень довольная, задергала плечами, вно легла и неожиданно тяжело вздохнула.

— Да, я больше всего на свете хочу быть актрисой, — проговорила она, — такой актрисой, чтобы все зрители глядели на мою игру и не дышали, а потом возвращались домой и только бы о моей игре и думали, и у них голова бы закружилась от переживаний.

Валя глядела на свою любимую подругу с явным обожанием. Наверное, она считала ее самой необыкновенной девочкой во всей Москве.

Южка на минуту замолкла, и ее мечты перелетели на другое.

Вон Владимир Викторович хочет, чтобы в нашем городке всем бы замечательно жилось. И он очень горюет, что нет у нас дружбы с семиклассниками. И я думаю, думаю: ну как сделать, чтобы у нас всегда все было бы вместе, и никак не могу ничего придумать…

Заиграл сигнал отбоя. Беседа оборвалась. Я распрощался с девочками и вышел из палатки.

Макушки сосен на фоне розовой догоравшей зари были совсем черные. В этот, вечер соловьи впервые молчали, и мне стало немножко грустно.

Защемило под ложечкой. Я знал: уткнув лицо в подушку, сейчас в своей палатке лежит и плачет моя верная помощница Наташа. Она впервые поняла, что ей, двенадцатилетней девочке, до настоящего «главного врача» еще очень и очень далеко.