Гелена Воланская - Тайна

Отец любил удить рыбу. Чаще всего он приносил домой форель. Но случалось ему поймать и щуку; правда, то бывало редко. По воскресеньям обычно он с рассветом уходил на реку, просиживал там долгие часы, но больше поглядывал на небо, чем на воду.

Отец никогда не брал с собой Лацо, потому что мальчик ни минутки не мог усидеть на месте и пугал рыбу. Бели улов был хороший, мама делилась рыбой с соседями.

Тетушка Кубаниха всегда получала свою долю. Однажды она рассказала детям сказку о рыбаке и рыбке, и, когда отец вернулся с реки, Лацо долго искал у него в корзинке золотую рыбку. Якуб, узнав, в чем дело, рассмеялся и сказал, что у каждого есть своя золотая рыбка, только не каждый знает, как с ней надо обращаться, и поэтому упускает свое счастье. Что он имел в виду, Лацо толком не понял, но перестал рыться в корзинке.

…По случаю такого праздника мама обязательно купит орехов и конфет в пестрой обертке и поставит их в миске на стол. Хорошо бы добавить туда и крашеных яиц, хотя бы выдутых. Лацо может выдуть сколько угодно. Это совсем не трудно. Нужно только проколоть в скорлупе с обоих концов по дырочке и дуть, пока яичко не выльется на блюдце.

…А тетушка Кубаниха будет хлопотать у них с самого раннего утра. Она всегда помогает маме по праздникам. Любо-дорого смотреть, как она выбирает на растопку щепки, разводит огонь и все бормочет что-то про себя, словно колдует. К тесту никто близко подойти не смеет. Когда оно поднимется, тетушка запирает двери и никого не впускает в кухню, потому что дрожжи не любят сквозняка. Поставит ватрушки в духовку и то и дело заглядывает в маленькое круглое отверстие в дверце. Лацо тоже смотрел в это отверстие, но ничего не увидел: наверно, одна тетушка разбирается в своем колдовстве. Поглядит, усмехнется с таинственным видом и ходит, ходит возле печки на цыпочках. Присядет на минутку с полотенцем в руке, подложит в топку полено и снова заглянет в дверцу.

— А ну как ватрушки подгорят? — смеется мама.

— Не говори, Ганка, еще сглазишь! Лучше нос утри мальчонке!

Мама спешит к Ферко, а тетушка улыбается, заглядывает через дырку в непроницаемую, только ей доступную темноту. В кухне удивительно приятно пахнет яблоками, ванильным сахаром, корицей и повидлом. Дрова в печке трещат, и Лацо уже чувствует на языке вкус свежей ватрушки, теплой и легкой, как пена.

Еще раз заглянув в духовку, тетушка торжественно распахивает дверцу и вынимает на редкость удачные, румяные, покрытые блестящей корочкой, душистые ватрушки.

— Гляди-ка, Ганка, они сами в рот просятся, — радуется тетушка и скромно отходит от стола, чтобы все могли полюбоваться ватрушками.

Ферко не терпится, он хочет сейчас же попробовать, но мама ставит ватрушки на шкаф, где никто до них не дотянется, и дает Ферко кусок хлеба.

— Подожди, пусть остынут, пока поешь хлеба!

Ферко сперва тихо всхлипывает, потом начинает реветь во все горло. Тетушка утирает ему слезы, уговаривает, но теперь уже с Ферко ничего не поделаешь. Как закатится, так конец — ничем его не успокоишь, пока не выплачется.

Столы для ужина, конечно, они возьмут у соседей — один у тети Кубанихи, другой у дяди Матуша, — сдвинут их, накроют белыми скатертями, а Лацо посадят подле Ферко — следить, чтобы малыш не запачкал скатерть.

Когда гости усядутся за стол, Матуш первый чокнется с отцом. Женщины будут вытирать слезы, мама заплачет. У Лацо глаза тоже повлажнеют.

На этом мечты Лацо всякий раз обрывались: очень трудно представить себе, что скажут люди, когда вернется Якуб, и вообще, как все это произойдет. Заранее угадать невозможно, даже если тысячу раз будешь рисовать в уме картину встречи.

Так, бывало, Лацо размышлял о будущем, лежа в постели или гуляя по улице. Он уже поверил в свою мечту и с нетерпением ждал ее осуществления.

И вдруг… Лацо вернулся из школы, а в кухне у дяди его встретила бледная, чем-то сильно озабоченная мать.

— Подойди ко мне, сыночек! — слабым голосом окликнула она Лацо.

Он кинулся к матери, спрятал на ее груди лицо и крепко обнял ее, а мать ласково гладила его волосы и старалась успокоить.

— Ну, покажись, как ты выглядишь, сынок!..

Такой оказалась их встреча наяву. Совсем не похоже на то, что видел мальчик в своем воображении.

Весь мелкий ремонт в доме производил Сернка. Марко в таких делах не разбирался. А в доме всегда что-нибудь портилось: то водопровод, то центральное отопление, то звонки, то электричество. И на этот раз отец Зузки что-то чинил в подвале. Сернки жили наверху, на третьем этаже, и сегодня, еще до обеда, Сернка заявил Марко, что у них в квартире холодно; вероятно, котел не в порядке. Если уж он, Сернка, платит такие большие деньги за квартиру, то, совершенно естественно, не желает мерзнуть.

Марко очень обрадовался, когда Сернка согласился отремонтировать котел, не требуя его помощи, и охотно дал ключи от подвала. Он пояснил, что у них гостит свояченица и ему неудобно уйти из дому.

— Это мать Лацо, пан Сернка. Она только сегодня приехала. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Сами понимаете, неудобно — родня.

Сернка в ответ вежливо улыбнулся, пригласил Главкову в гости, поклонился и ушел. Потому-то Зузка и не застала отца дома.

Сернкова готовила на кухне обед. Зузка надела белый фартучек в крупную синюю горошину и молча подошла к плите. Она была уверена, что мать не устоит перед ее немой просьбой и поручит ей какую-нибудь приятную работу. Зузке очень нравилось выжимать лимонный сок или взбивать белки до тех пор, пока не образуется белая пена.

Зузка не отказалась бы и от любого другого задания, только бы ей не велели поджаривать муку для заправки супа. Этого Зузка не любила. И в самом деле, что за удовольствие; стоишь у плиты, непрерывно помешиваешь, а мука все не хочет темнеть, и потом вдруг сразу пригорает. Лучше бы мама придумала для нее что-нибудь поинтереснее. Но мать равнодушно передвигала кастрюли, хмурилась, щурила глаза от пара и словно не замечала Зузки. Пожалуй, лучше отойти от плиты, пока не попало. Вид у матери был какой-то отсутствующий. Похоже, что она думает о чем-то совсем не радостном. Зузка начала было рассказывать ей о том, что произошло возле школы, но мать слушала краем уха и в самом интересном месте, когда Зузка описывала, как дети замерли от ужаса, вдруг спокойно заметила:

— Хорошо вам, ребятам: никаких забот не знаете!

Нет, неверно. Она произнесла эти слова совсем не спокойно. Напротив, она глубоко вздохнула, и губы у нее задрожали. Но почему же ей все-таки пришла в голову мысль, будто детям живется легко? Очевидно, она ничего не поняла из того, что ей говорила Зузка. Девочка попыталась возразить матери, но та не на шутку рассердилась: