Алексей Ельянов - Утро пятого дня

— Что ты, Люба. — Я даже испугался. — Как это — уехать из такого города?

— Что мне эта красота, когда жить негде, — печально сказала Люба. — Не пройди, не сядь, не тронь. Теперь хозяйка из-за чайника такое мне устроит! Будь что будет. Все равно уеду.

— Да подожди ты, подожди. Тут надо подумать. А что, если ты переедешь к одной нашей девочке? У нее большая комната — и ни отца, ни матери, только бабушка. Тебя пустят — вот посмотришь. Я уговорю.

— Да неудобно. Так вот, вдруг, и потом — чужой человек.

— Да это же Вера. Она из нашего кружка. Она добрая, она пустит.

— С тобой хорошо, — сказала Люба. — Ты мне — как брат. У тебя есть сестры?

— Нет. У меня никого нет из родных.

— Ну, ничего, — сказала Люба. — Зато у тебя много друзей.

— Друзей много, это верно. Скоро соберемся на мой день рождения.

— А мой уже прошел, — сказала Люба. — Мне нравятся дни рождения. Я дней за десять начинаю ждать.

— А я за пять, — сказал я, вспомнив раннее утро у Володьки, муху, которая билась о стекло, радужные лучи солнца на ресницах и предчувствие счастья. — Пятый день у меня будет как раз в эту субботу. Ты придешь?

— А что тебе подарить? — спросила Люба.

— Не знаю. Что хочешь. Главное, сама приходи.

— Мне как-то неудобно.

— Да чего стесняться. Все свои.

— Это тебе они свои.

— А теперь, значит, и тебе, — сказал я. — Ну, хочешь, зайду? Прибегу после работы, и пойдем.

— Ладно, — согласилась Люба. — А можно, я тебе принесу цветы? Мои любимые. Тюльпаны.

— Конечно, можно. Мне еще никто не дарил цветов.

— Пойдем на Невский, — сказала Люба.

— Пойдем, — обрадовался я.

— А потом к Неве, к Петру Первому. Хорошо?

— Хорошо.

— А потом к Поцелуеву мостику. Знаешь такой? — смущенно спросила Люба.

— Слышал, но не знаю, где он.

— Я тебе покажу. Давай будем гулять до самой ночи, до зари. Она теперь бледная, едва светится где-то там, за Петропавловкой. Посмотрим, как разводятся мосты. Такое у нас чудо по ночам. Правда же?

— Еще бы, — сказал я. И ничего мне больше не хотелось, как только идти с Любой навстречу домам, людям, навстречу вечерней заре и белой ночи.

На больших часах около завода было без пяти восемь. Успеваю тютелька в тютельку. Зайцев спросит: «Ну, как стол, на месте?» — «На месте», — скажу я. «И вообще порядок?» — спросит он. «И вообще порядок», — скажу я. Если бы только Зайцев мог представить, как нам было хорошо с Любой! Какой мы увидели город, как нам не хотелось расставаться!

Из дверей завода выбежал Володька, увидел меня, закричал:

— Лёпа, назад! Мастак велел собраться в училище. Аттестаты будем получать. — И сразу же вспомнил: — Ну, как Тараканиха? Целовался?

— Нет, — сказал я.

— Опять проспал? — Володька даже стукнул меня в бок.

— Что ты, все было нормально, — сказал я таинственно.

— Лёпа, ты не заливай, — рассердился Володька.

— У меня вчера было такое, ты даже не поверишь, — сказал я.

— Да не тяни ты, рассказывай.

— Потерпи, успеешь, — сказал я, стараясь быть как можно сдержаннее. И все думал, с чего бы начать, какими словами говорить о вчерашнем, рассказывать ли другу все, как было, или только самое главное. Но для самого-то главного у меня и не находилось нужных слов, а болтать просто так, перебрасываться всякими словечками я не хотел.

— Давай поговорим после училища, — сказал я.

— Лёпа, ты сегодня какой-то совсем другой, — удивился Володька. — Темнишь, важничаешь. Я еще подумаю, отдавать ли письма.

— А ты принес?

— Принес, — сказал Володька. — Но, чур, баш на баш. Ты мне все про свидание, а я тебе корреспонденцию. Идет?

— Идет, — согласился я.

— А чего ты улыбаешься? — спросил Володька.

— Да так, ничего. Смех без причины…

— Не, Лёпа, ты давай-ка выкладывайся. Что-то мне кажется — ты опять ее не встретил.

Еще бы секунда, и я бы не утерпел, меня бы понесло вспоминать, хвастаться и секретничать. Хорошо, что удержался. Было бы обидно рассказывать о вчерашнем на ходу. Чтобы перевести разговор на другое, я спросил друга:

— А ты был в цехе?

— С бригадиром толковал, — радостно сообщил Володька. — Все в порядке. Обещал переговорить с начальством.

— У меня, наверно, тоже все будет в порядке, — сказал я.

— Вот и отлично, — обрадовался Володька. — Лучшего не придумаешь. Цех — что надо! Вместе в ремесле, вместе будем и здесь. Вместе даже — знаешь, где…

— Где?

— Да нет, это я так.

— Ну, где, скажи, где? Там, что ли? — Я ткнул пальцем в небо.

— Да нет, еще чего не хватало.

— Там, что ли? — Я показал на землю.

— Ладно тебе, Лёпа, не придуривайся.

— Тогда скажи, где? Я с тобой — пожалуйста, хоть куда.

— Ладно уж. Сорвалось, так скажу, — решился Володька. — Только не удивляйся, хорошо?

— Готов на все, — сказал я. Лицо Володьки было таким загадочным и странным, что я действительно теперь готов был на все, лишь бы узнать его тайну.

— Ты в лото когда-нибудь играл? — спросил Володька, сбавляя шаг.

— Раза два приходилось видеть, — сказал я. — Там такие деревянные колобашки. Их нужно ставить на картонку с цифрами. Кто быстрее заполнит все клеточки, тот и выиграл. Один кто-нибудь вытаскивает из мешка эти колобашки и кричит: «Две косы»! Это значит семьдесят семь, или… ну, в общем, сообразил?

— Не очень, — сказал Володька. — Но как-нибудь дотумкаем. Ты мне будешь подсказывать, если чего.

— Если надо, конечно, дотумкаем, — сказал я, еще не понимая, к чему клонит друг. — А вообще-то эта игра, говорят, аристократическая.

— Какая, какая? — сморщился Володька.

— Аристократическая, старинная, понял?

— Ну конечно, княжна Тараканова иначе не может. А нам-то не все ли равно, не в такие переделки попадали, правда, Лёпа? — воодушевился друг, пнув ногой камешек.

— Интересное кино, — обалдел я. — При чем тут Люба? Ты что, собираешься с ней в лото играть?

— Не перебивай, Лёпа. Сейчас все поймешь. На-ка вот, посмотри. — Володька порылся в карманах брюк и вытащил, как уже было однажды в трамвае, согнутое вдвое, смятое на углах письмо.

— А почему только одно? — недоуменно спросил я.

— Ты почитай, почитай. Остальные потом, — сказал доверительно Володька и остановился. Я остановился тоже. Вытащил из конверта исписанный листок бумаги, узнал почерк Любы, стал читать: «Здравствуйте Володя и Леня!»

Как же она успела ему написать? Разве может письмо дойти за одну ночь?

— Когда ты получил его? — спросил я у Володьки.

— Недавно, — сказал он, улыбаясь от удовольствия, что так заинтриговал меня. — Ты читай, читай дальше.

«Володя, я получила ваше письмо. Сначала я ничего не могла понять. Имя ваше, а пишет как будто совсем другой человек, и почерк другой, и все по-другому. А потом, когда поняла, очень рассердилась на вас. Какой же вы все-таки обманщик, и как вам не стыдно было показывать мои письма какому-то другому человеку, да еще просить, чтобы он писал за вас. Но вот я прочла ваши слова: «Леня Ефремов мой лучший друг. Он все равно с вами встретится и все расскажет. Лучше я сам во всем признаюсь…»