Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

Пышта всхлипывает громче. Растопыренными локтями он раздвигает ветки, выбирается на дорожку. Только не оглядываться на спящий детский сад, а то так хочется вернуться!

Скрип-скрип калитка… Пышта выходит на улицу. Улица тоже спит. В каждом доме спят люди. Спите все мальчики и девочки, с которыми я ещё не успел познакомиться. Вы не бойтесь, я не споткнусь близко от домов, уже немножко видно, светает…

Тут-тут-тут… — выстукивает потайной механизм, передаёт сигналы захолодевшим Пыштиным пальцам.

Улица кончилась. Началось поле. Большое поле. Небо светлое, земля ещё тёмная. Положить. Подальше от дороги. Туда, где люди не ходят, машины не ездят. Только не оступиться бы…

Поле, поле! Да ведь на тебе взошла низенькая густая щетинка — зеленя, хлеб…

Мимо, мимо. Ногам хочется бежать. Нельзя бежать.

Кончилось поле. А за ним — вот беда! — строения темнеют. Пахнет навозом и теплом, и бессонная корова мычит. Ферма… «Не бойтесь, коровы, тёлочки и бычки, я от вас подальше унесу, в лес…»

Тут-тут-тут… Пальцы совсем одеревенели от напряжения. «Не оброню. Сжимаю крепко».

Тишина на всей земле. Все люди спят. Все птицы спят. Ни звука. Только шаги Пышты. И под пальцами — тут-тут-тут…

И вдруг кончилась тишина. Неподалёку, где-то в лесу, заработал трактор, зарокотал, заговорил хлопотливо и весело добрым, таким знакомым Пыште голосом.

«Дяденька Непейвода! Самый нужный, необходимый человек, вы тут, близко! Я к вам, к вам иду! Только не уезжайте, погодите, я иду, я несу!» — Пышта кричит молча, он и крикнуть-то боится. Да и разве услышит его тракторист, — даль такая, и мотор тарахтит.

«Пусть тарахтит, пусть. Только не замолкай, пожалуйста, не уезжай!»

Он старается не бежать. Шагает огромными шагами. Опушка… Дорога сворачивает в лес. Корни под ногой. Ступать осторожно… Переступил. «Я иду, иду, только не уезжай!»

Трактор не уходил, наоборот, звук приближался. Уже слышен скрежет его железных суставов.

Засветилась глубина леса, заметались чёрные тени стволов. Вспыхнула в луче рыжая листва. И в глаза Пыште ударил издалека ослепительный свет фар. Всхлипывая от нетерпения, от тревоги, от счастья, Пышта шагал ему навстречу, прижимая ношу к груди.

Неожиданно машина отвернула от Пышты слепящий глаз, упёрлась лучом в чащу и стала. А Пышта сразу узнал, куда пришёл: Высотка!

Пышта задохнулся и на одну только секунду остановился передохнуть. Осторожно поднёс ящичек к уху. Ухо ничего не услышало, ухо слушало трактор. Но пальцы передали: тут-тут-тут…

Сейчас Непейвода сделает всё, как надо. Скорей к нему! Ещё сто шагов. Пятьдесят. Двадцать. Совсем близко, уже можно позвать…

Но — вот беда! — это же совсем другая машина! Бульдозер…

Две тёмные фигуры спрыгивают на землю. Пышта в испуге отступает назад, в темноту. Маленькие сосенки тычутся в него пушистыми лапами. Выпятив локти, Пышта загораживает Штуку. Наступил на что-то круглое, оно треснуло и чавкнуло под ногой. Едва не поскользнулся. Ступил дальше — опять чавкнуло. Стоп. Дальше ни шагу.

Хрустя ветками, как медведи, те двое выходят на поляну. Остановились над большим тёмным бугром. Луч карманного фонаря уткнулся в него.

— Подрежешь эту кучу, — услышал Пышта ненавистный голос Шнырина. — Толкай, вали её в яму. Здесь ям хватает… Сровняешь поверху земличкой. Ясно? За час управимся…

Он говорит, а тот, второй, молчит. А под пальцами у Пышты: тут-тут-тут…

— Давай, друг! Я ж тебя выручал, долг платежом красен! — уговаривает Шнырин. — Я ж тебе бульдозер доверил, действуй! Завтра полный автобус этих, сознательных, приедет. А мы с тобой загодя все отбросы в яму, в яму! Шито-крыто! Да пошевеливайся! — Он подталкивает того, другого.

А тот, другой, покорно шагает к бульдозеру, — неуверенно, словно идёт по плоту, который раскачивают волны.

И Пышта узнал. Он и в предрассветных сумерках узнал его сразу и забыл обо всём, даже о нетерпеливых сигналах, которые передают пальцы.

— Не проспался, что ли? — крикнул Шнырин и посветил фонарём.

Пышта увидел бледное лицо тракториста и глаза, неподвижные, в тёмных провалах. Да он же спит, дяденька Непейвода! Конечно, спит! Некоторые люди умеют спать с открытыми глазами, а лунатики даже ходят во сне!.. Потому он и пошёл так послушно вслед за Шныриным и залез в кабину.

…Грохот мотора. Лязг гусениц. Ослепительный свет лёг на маленькие сосенки, и они, как медвежата, протянули навстречу свету заголубевшие лапы.

Бульдозер двинулся прямо на них.

Хрустнуло. Упали голубые медвежата, распластали по земле нежные лапы. Бульдозер прошёл по ним, как танк. Он вылез на поляну, тупо уткнул луч в бугор и с грохотом опустил нож.

А нож у него был широкий, и перед железной мордой у него был железный щит-отвал.

Бугор дрогнул. Стали сбегать с него быстрые комья и раскатываться в стороны. Бульдозер полез на него, давя гусеницами, а бугор скрипел, взвизгивал и чавкал. Он отползал, уступая силе, пока железное чудовище не дотолкало его до ямы. И тогда бугор рухнул вниз, рассыпавшись сотнями комьев, и они со стуком полетели в чёрную пустоту.

Яма? Да какая ж это яма? Разве тракторист не видит? Это ж боевая траншея! Сюда ребята в экскурсии ходят!

— Сыпь! Толкай! Утюжь! — Сквозь грохот прорывался голос Шнырина, и бульдозер послушно топтался над траншеей, утюжил, давил, давил…

А Пышта в смятении прижимал к себе Штуку.

А небо светлело, и далеко за Путинкой порозовели тонкие облака. Разъяснивалось кругом.

Скользкий комок вырвался из-под гусеницы и плюхнулся у ног Пышты. И Пышта увидал, что это просто гнилая картошка. Горы гнилой картошки? Мельком подумалось: «Зачем на боевой Высотке столько гнилой картошки?»

А бульдозер уже тарахтел у другого бугра. Свет фар лёг на бугор, и Пышта замер, поражённый: белый снег… нет, голубой снег. Гора из голубого сверкающего снега!

Нож с грохотом врезался. Гора ожила. Она зашевелилась и потекла ему навстречу. Ластилась к острой стали, накипала перед железной грудью отвала, поднималась и отваливалась бело-голубой струящейся волной. Она передвигалась…

«Живая гора! Живая голубая гора… Где я видал такую самую?» — встревоженная память торопила, требовала: вспомни, Пышта!

И он вспомнил: голубой песок на киноэкране, фильм, который он сам помогал крутить в клубе. Какие же тут отбросы? Врёт всё Шнырин! Это голубой песок, который не речка намывает, его делают заводы. Песчинки — гранулы… Они дают силу хлебу…

Сейчас на его глазах гранулы затаптывают, убивают! За что?

— Наприсылали дряни, нянькайся с нею! — кричал во всю свою хриплую глотку Шнырин. — Без химии проживём! Без хлопот! Верно я говорю, друг, а? — орал он, и бульдозер, могучая машина, которая может прокладывать дороги и строить плотины, продолжала свою подлую работёнку.